Вадим держал Бохана пальцами за ноздри и отвешивал тому затрещину за затрещиной.
— …Это тебе за рюмку ликера!.. Это тебе за борова носатого!.. Это тебе…
Из глаз Бохана сыпались крупные слезы, щеки покраснели от ударов, а рубашка была залита кровью. Он пытался что-то сказать, но из поврежденного горла вырывались только стоны.
— …Это тебе за хамство!.. Это тебе за…
Из глубины бара мчались официанты и бармен. Опоздали, — с холодной усмешкой подумала Оля. — Все самое интересное уже закончилось. Осталось прибрать».
— Это тебе за угрозы! А это тебе — просто так, на будущее!..
Последняя затрещина свалила Бохана на пол. Он откатился в сторону, прижимая руку к окровавленному лицу, и пополз на четвереньках между столиками к спасительному выходу. Оболенский не стал его преследовать. Он успокоил персонал бара — кончилась баталия, ребята, не волнуйтесь, все в порядке, — потом медленно, улыбаясь, подошел к Ольге, поклонился и поцеловал ей руку.
— Воительница! — сказал он. — Афина! Немезида! Я просто поражен.
Оболенский был словно в тумане. Мир вокруг него расплылся, и осталась только Ольга. В зале бегали какие-то люди, что-то говорили, о чем-то спрашивали… Среди мутных, расплывчатых пятен лиц Оболенский вдруг узнал Анну Измайлову и этого парня — ее визажиста. Они схватили Олю за руки и потащили к выходу, кричали о каких-то фотографиях, но чтобы немедленно. И еще о какой-то змее которую нужно забрать из каюты. На миг Оля вырвалась, схватила со стола свою пачку сигарет, а они опять захватили ее в плен и буквально понесли к выходу на руках.
В дверях Оля оглянулась и улыбнулась Оболенскому на прощанье.
— Мудрость и красота, — сказал Вадим Владимирович самому себе. — И сила. Единство в трех лицах. Богиня…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
— …Мальчики, попросите бармена поставить музыку, да погромче, поживее. Мы потанцуем… Вы не против, Вадим Владимирович?
Дальше пошел такой шум и треск, что Иван поморщился и выключил диктофон.
— И что было дальше? — спросил он.
— Ничего особенного, — Оля отошла от иллюминатора и уселась на кровать. — Разметала их, как детей. Тут набежал народ… Измайлова эта… Это ты ей Сати подкинул? Зачем? Одурел совсем?!
— Не твое дело! — огрызнулся Моховчук. — Ошибочка вышла… Забудь.
— Вряд ли босс одобрит твои штучки, а? Это же надо, так меня подставить!.. О чем думал хоть?
— Заткнись! — Иван достал сигареты, закурил, по обыкновению пуская колечки к потолку. — Что говорила Измайлова по поводу м-м… змеи?
— Ничего. Она в шоке. Не сообразила еще. Но сообразит, что никакой ошибочки не было. Фотографировать меня хочет. Умоляет. Для выставки какой-то. — Оля наморщила лоб. — Или показа моделей. Не помню точно. Через полчаса зайдет. — Девушка достала из сумочки зеркальце, посмотрела на свое отражение. — А Оболенский втюрился в меня по уши! Вот мерин! Тошнит!
— Ай-яй-яй… Не нравится ей Оболенский! Вы только посмотрите!..
— Не нравится! Крыша у него поехала, — Оля кивнула на диктофон. — Сам же слышал. Добро, зло, красота, любовь, бессмертие… Молотит лишь бы что — мозги плавятся!
— Тебя босс не за мозги ценит, — усмехнулся Моховчук, — работай ножками, крути задницей — и помалкивай! Твое мнение никого не интересует!
— Все вы, мужики, сволочи. Ноли!
— Как это?
— Вот так, — объявила Оля. — Дырки от бублика! Полные ноли!
Она взобралась на кровать, скрестила ноги в позе лотоса, закинула руки за голову.
Иван насмешливо посмотрел на девушку. Ольга поменяла позу. Теперь она стояла на голове, вытянув ноги вдоль стенки каюты. Этакая тонкая индийская березка! Подружка решила не терять времени, но в этих гимнастических упражнениях Иван усмотрел глумливую насмешку. Тем не менее он промолчал, отвел взгляд.
Вообще Оля производила впечатление физически хрупкого, нежного создания. Казалось, дунет ветерок и унесет ее за тридевять земель в тридесятое царство. Только впечатление это было обманчивое. Внутри девчонки бурлил океан какой-то могучей внутренней энергии, готовой выплеснуться в любой момент шквалом ударов. А драться она умела, научилась у Ли. И этот внутренний жар, вечная готовность постоять за себя мешали Ивану относиться к Оле как к обыкновенной потаскухе, которую босс пригрел из сострадания. Хотя… Босс и сострадание!..
— Чем же плох Оболенский? Нам с ним работать и работать. Материал добротный, — возразил Иван.
— Ага. Один нос чего стоит!.. Будто и не нос это, а член… Жуткое зрелище!
— А ты хотела переспать с принцем. Да?