Иван смутился. Поистине, боссу было известно о нем все. Неужели он знает и о промахе с Измайловой?! Нужно решить вопрос с фотожурналисткой! И как можно быстрее.
— Мне нужно подготовиться к ночному визиту, — сказал Иван и спросил: — Я свободен?
— Да, — кивнул Бойко. — Не подведи. Будь осторожен! Дом Оболенского, как крепость. Внутрь не лезь! Мне удалось достать схему сигнализации… Все продумай, а теперь ступай. И позови ко мне Надю.
Отношения между Бойко и Надей всегда были сугубо деловыми. Разговаривать с ней и держать себя в рамках было далеко не просто. И дело здесь было вовсе не в симпатиях и антипатиях, не в робости, нахальстве или неумении держать себя с женщинами. Мужчинам всегда было сложно разговаривать с Надей. У нее был особый дар.
После первых же общих фраз даже самый фанатичный женоненавистник в конце концов переставал контролировать свои поступки и терял голову. Безмятежная, с невинной ангельской улыбкой, Надя неосознанно бросала сексуальный вызов. Она вызывала в мужчинах смутное беспокойство, нетерпение, желание что-то доказывать, совершать самые идиотские поступки.
Бойко это понял сразу, давно, с самых первых минут знакомства, когда совсем еще девчонкой она пришла на отборочный конкурс и подняла на него свои огромные глаза. «Я спою песню про любовь, — сказала она. — Вы не против?»
Конечно же, Владимир был не против. Тем более что голос у Нади был, была пластика и желание учиться. Бойко принял ее в подготовительную группу, но общение ограничил до коротких, сугубо деловых указаний и не менее коротких разговоров, тоже сугубо деловых. Любовных интрижек со своими подчиненными он себе не позволял.
В ходе работы им приходилось часто встречаться, и Владимир надеялся, что в конце концов привыкнет к мощным потокам сладких грез, излучаемых девушкой; Но привыкнуть так и не удалось. Когда Надя подходила к нему, медленно покачивая бедрами, томно проводя рукой по своим темным, с рыжеватым оттенком волосам, Бойко иногда терялся — он просто забывал, что хотел сказать. Речь путалась, а разговор терял логику, скатываясь на глупости.
«Все дело в ее железах и гормонах, — находил оправдание Бойко. — Эта девка умеет вести разговор двумя способами: словами и телом. И каким телом!.. Этого ни один мужчина не выдержит».
Действительно, все в Надежде будило сексуальные желания: не только расцветающее тело, но и нарочито медлительная походка, отточенная небрежность жеста, живая мимика, поза, запах и даже лукавый блеск в глазах и чуть заметная улыбка. Конечно же, ей было над чем смеяться! Она была далеко не дурой и наверняка знала, какое воздействие оказывает на мужчин. Только ей не приходилось прилагать к этому никаких усилий. Улыбка с ямочками на щечках, несколько «ахов», ожидание в глазах — и мужчина сам вешал себе ярмо на шею. Все происходило само собой. Это шло изнутри, было состоянием ее души, ее сущностью.
В дверь постучали, небрежно, едва слышно, указательным пальчиком. Она! Владимир Семенович откашлялся.
— Входи, Надя! К чему эти церемонии?!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
— …И вот она вывалилась из корзины… — рассказывала Аня. — Шлеп на пол, капюшон нараспашку — и все. Толстая, противная, жуткая и… У меня эпитетов не хватает.
— Ужасающая, — подсказал Матвей, — свирепая, огромная, кровожадная.
— Да, — кивнула Аня. — Именно. А я стояла как дура, и думаю, сейчас цапнет — и прощай время, здравствуй вечность. И обидно мне так стало. Ничего ведь в мире не изменится: по-прежнему будет волноваться море, сиять небо, гудеть теплоход. Но без меня. Был человек, и нет человека. Все так буднично и просто. Вот это и было самым страшным. Ожидание… И пустота.
Матвей кивнул и поставил фужеры на журнальный столик. Он достал из бара бутылку, налил вина и протянул один фужер Ане. Затем Матвей вновь примостился на кровати, потому что все стулья в квартире были завалены какими-то вещами, свертками, пакетами, коробками.
— Ты б навела здесь порядок!.. Ногу поставить негде.
— Да, да… Как-то нужно собраться. Ты же знаешь, последний месяц я почти здесь не бывала. Удивительно, что моя хойя не завяла. Даже не помню, когда поливала ее последний раз. Бедняжка…
По стене, на натянутых лесках, вьющееся растение упорно тянуло свои ветви с восковыми листьями к окну. Невнимательность хозяйки только усиливала его стремление к солнцу и жизни. Листва становилась все гуще, даже уже начала заплетать настенный светильник.
Свет бра, пробиваясь сквозь зеленую сетку стеблей, расцвечивал комнату самым удивительным образом. На стенах и потолке плясали фантастические узоры, и все фотографии, прикрепленные кнопками к обоям или просто разбросанные по комнате, казались разглядывающими хозяйку и ее гостя.