С середины 30-х годов начинается господство прозы. Поэмы и стихотворения отходят на второй план. Проза быстрее ловит на лету изменяющуюся действительность.
Белинский писал: «Какие книги больше всего читаются и раскупаются? Романы и повести... В каких книгах излагается и жизнь человеческая, и правила нравственности, и философические системы, и, словом, все науки? В романах и повестях».
В начале 40-х годов появляются два шедевра русской прозы, посвященные современной теме, полные горьких раздумий над николаевской действительностью. Весной 1840 года вышел из печати «Герой нашего времени» Лермонтова, весной 1842 года — «Мертвые души» Гоголя. Сразу же разгорелись жаркие споры в критике, и впервые спорящие стороны, по замечанию Чернышевского, «заботились не столько о чисто эстетических вопросах, сколько о развитии общества».
Наиболее реакционные критики попытались попросту перечеркнуть обличительные произведения Лермонтова и Гоголя. Журналист Бурачок в «Герое нашего времени» нашел лишь «презрение ко всему святому» и «зверство духовное и телесное». Ему вторил сподвижник Булгарина Сенковский: «Это просто неудавшийся опыт юного писателя». Греч заявлял, что в «Мертвых душах» изображен «какой-то особый мир негодяев, который никогда не существовал и не мог существовать».
Однако подобная критическая расправа никого не могла убедить. Книги Лермонтова и Гоголя завладели умами. Задачу приспособить их к официальной идеологии взял на себя профессор Московского университета Шевырев.
Он написал умные и по-своему тонкие статьи о «Герое нашего времени» и «Мертвых душах», отнес их к «замечательнейшим произведениям нашей современной словесности», а их авторов — к лучшим русским художникам слова. В статье о «Герое нашего времени» сделал ряд верных наблюдений над изображением у Лермонтова Кавказа, над связью образов Печорина и Онегина, над характерами Бэлы и княжны Мери. Рассматривая «Мертвые души», убедительно писал о композиции поэмы, о сочетании в ней лирики и юмора.
Но главное в его статьях связано с ложной предпосылкой, на которой он строил свой анализ. Шевырев исходил из взгляда, будто Россия под самодержавной властью процветает. Следовательно, рассуждал он, в русской действительности нет места неудовлетворенному жизнью Печорину. Печорин, по его словам, «не имеет в себе ничего существенного, относительно к чисто русской жизни, которая из своего прошедшего не могла извергнуть такого характера». В «Мертвых душах», утверждал Шевырев, Гоголь рисует помещиков с мягким, добрым юмором, смеется будто бы лишь над «простодушной бессмыслицей жизни». Но и этот «юмористический хохот», заявлял он, мешает писателю «обхватывать жизнь во всей ее полноте и широком объеме».
Константин Аксаков, поборник идеи русской национальной исключительности, славянофил, к отдельным сторонам политики царизма относился критически, осуждал крепостное право. Но он был противником общественной борьбы, считал, что России, в отличие от Запада, будто бы свойственна «гармония» классовых отношений. В брошюре «Несколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова, или Мертвые души» Аксаков сравнивал Гоголя с Гомером — певцом гармонии античного мира. Он считал «Мертвые души» «великим произведением», где русская действительность изображена «свежей, спокойной».
Рассуждали Шевырев и Аксаков по-разному, но вывод из их критики был один — оба отрицали обличительный смысл произведений Лермонтова и Гоголя.
Им бросила вызов молодая, революционная Россия.
Герцен, в ту пору начинающий писатель, но уже убежденный противник самодержавно-крепостнического строя (у него за плечами были арест, тюрьма, две ссылки) в дневнике, который не предназначался для печати, расценил поэму Гоголя как изображение «отвратительной действительности». Герцен высказал мысль, что на самом деле мертвые души — это Ноздревы и Маниловы, русские помещики, а николаевская Россия — мир мертвых душ.
Белинский писал для журналов с постоянной оглядкой на цензуру. Но ему удавалось цензурные рогатки обходить. Разбирая «Мертвые души», он дал крайне нелестные характеристики помещикам: назвал Коробочку дурой, Манилова — глупой размазней. Цензору придраться было не к чему, речь шла о персонажах романа. Однако читатель прекрасно понимал, что Белинский нападает на крепостное право, основу основ николаевской России.