В критике первые попытки рассмотреть «Онегина» с точки зрения «высокой поэтической простоты» предприняли представители философского направления.
В кратком разборе только что вышедшей второй главы «Евгения Онегина» (1826) молодой поэт и критик Веневитинов ставил в заслугу Пушкину, что характер Онегина далек от «байронизма», идеи гордого разрыва с человечеством там нет, напротив, он взят из русской жизни и «развит оригинально». Веневитинов был едва ли не первым, кто расценил пушкинский роман в стихах как громадный шаг поэта вперед.
Киреевский образа Онегина не понял. В статье «Нечто о характере поэзии Пушкина» (1828) он утверждал, будто характер Онегина романтический, навеянный байроновским Чайльд-Гарольдом. Но остальные образы романа, картины столичной и деревенской жизни вызывали у него восторг. В целом же Киреевский, как и Веневитинов, был убежден, что с «Евгением Онегиным» стало очевидно «превосходство последних произведений Пушкина над прежними». Рассмотрев творческий путь поэта, Киреевский пришел к выводу, что в «Цыганах» и «Онегине» Пушкин достиг совершенной связи с действительностью, овладел национальным мировоззрением.
Пушкин, чтобы обозначить свой творческий метод, воспользовался характеристикой, данной Киреевским, но сжал ее до краткой и выразительной формулы: «Пушкин, поэт действительности».
Обратите внимание на подчеркнутый отказ Веневитинова и Киреевского от эмоциональности в критике. Их тон сдержанный, они строят статью как рассуждение, взывают не столько к чувствам читателя, сколько к его разуму.
О третьем из критиков философского направления, издателе журнала «Телескоп», профессоре Московского университета Надеждине Чернышевский говорил, что это «один из замечательнейших людей в истории нашей литературы, человек замечательного ума и учености». Работы Надеждина в области критики и истории литературы способствовали утверждению реализма. В диссертации «О романтической поэзии» Надеждин доказывал, что развитие литературы зависит от развития общества. Романтизм и классицизм, по его убеждению, отжили свой век. В XIX столетии, когда человек познал многие законы природы, получил ценный опыт гражданской и нравственной жизни, прежние формы искусства стали так же невозможны, как невозможны, например, странствующие рыцари и трубадуры. Надеждин выступал за синтетическое искусство, сочетающее рассудок и чувство, воссоздающее действительность XIX столетия, современного человека. Это был новый подход к искусству.
Но Надеждин считал, что никто из современных ему писателей еще тайнами этого синтетического искусства не овладел. Современник многих великих художников слова, он не оценил в полной мере их шедевры. Ему, например, казалось, что большой проблематики даже в «Евгении Онегине» нет. Но трагедию «Борис Годунов», где изображены на переломном рубеже истории народные судьбы, он принял горячо. Его статья — одна из немногих в русской критике начала 1830-х годов, где трагедии дается высокая оценка. По справедливому мнению Надеждина, Пушкин «Борисом Годуновым» «указал путь русской драме».
В другой статье, отклике на первую постановку «Горя от ума» Грибоедова в Москве, Надеждин сделал ряд упреков в адрес плана и отдельных эпизодов, но в целом дал пьесе высокую оценку, правильно поняв замысел Грибоедова. По его словам, «Горе от ума» — это «живая сатирическая картина, вставленная в сценические рамы».
Не только критики обдумывают в эти годы происходящие в литературе перемены. Грибоедов, Пушкин, Гоголь, создатели первых произведений русского реализма, в статьях и заметках выражают свои проницательные наблюдения над литературным процессом, над сближением искусства с жизнью.
Публицистическое наследие Грибоедова невелико по объему, и лучшая его часть связана с его комедией «Горе от ума». В отрывке «<По поводу «Горя от ума»>» Грибоедов первым среди русских драматургов анализирует особенности своего труда, рассуждает о специфических сложностях работы над пьесой. Поэма может быть длиннее и короче, а пьеса идет на сцене в течение одного вечера, и поэтому она должна быть строго определенного объема. Ее необходимо разделить на примерно равные по продолжительности и по насыщенности действием отдельные акты, ведь в антрактах публике необходимо «побегать по коридорам, душу отвести в поучительных разговорах». Судьба пьесы зависит не только от автора, но и от постановщика и актеров, насколько они правильно ее поймут и сумеют воплотить. Чем возмещаются для писателя все эти дополнительные сложности? Грибоедов отвечает на этот вопрос так же, как ответил бы и любой другой драматург вплоть до наших дней. Он говорит об удовольствии слышать свои стихи со сцены, видеть свое произведение в театре.