Христианство в левой адаптации удивительно вульгарно. Христианство в левой интепретации приобретает очертания прежде всего некой физической силы, как будто не две тысячи лет оно нам являло совершенно иной источник. Левизна искусства содержит в себе неполноту. Об этом, в сущности, писал и Кожинов, хотя и избежал обсуждения вопроса «левые и национальное сознание», «левые и христианство». Левое искусство принципиально не может в себя вместить самобытность национального мира. В нем по-прежнему человек как личность остается на нижнем этаже техногенного мира.
2004 г.
Примечания
1. Кожинов В.В. Об эстетике авангардизма в России. — В кн.: Размышления о русской литературе. М., 1991. Здесь и далее цитируется данное издание с указанием страниц в тексте статьи.
2. Кожинов В.В. Птуи русской культуры. В кн.: Судьба России: вчера, сегодня, завтра. М.,1997.
3. История советского театра. Петроградские театры на пороге Октяюбря и в эпоху военного коммунизма. 1917–1921. Т. I. М.-Л., 1933.
4. О театре. И. Аксенов, Б. Арватов, Э. Бескин, В. Блюм, А. Ганн, М. Загорскийц, В. Раппопорт и др. Тверь, 1922.
5. Проханов А. Пасха — национальная идея России. «Завтра», 2004, № 16.
6. Елизаров М. Pasternak. Роман. М, 2003.
7. Я полагаю лучшей работой о сущности народности, национальности, государственности статью Н.П. Ильина «Этика и метафизика национализма в трудах Н.Г.Дебольского (1842–1918)», опубликованную в журнале «Русское самосознание», СПб, 1995, № 2.
Я уцелел, но без всего
Говорят, что Александр Проханов написал национальный бестселлер. Говорят, что роман «Господин Гексоген» создан им в порыве искренних патриотических чувств. Говорят, что наш ведущий журналист предъявил соотечественникам неслыханную «новую правду» о разрушении России. И мы можем вздохнуть с легкостью — наконец-то все разоблачены, расставлены по местам, выравнены в шеренги.
Первый парадокс прохановского «жесткого романа» — его жесткость почему-то всем пришлась по вкусу и оказалась удобоносимой для тусовщиков любой комплекции: от банкиров-миллионщиков до писцов, обслуживающих хозяев своих газет. Но грустнее другое — нормальные, любящие свое Отечество и давно пребывающие в скорби русские интеллигенты смогли увидеть в этом романе «правду осквернения страны». Именно поэтому я решила писать о «Гексогене», задавая автору и его героям самые прямые и ясные вопросы.
Вопрос первый: действительно ли роман «Господин Гексоген» можно назвать «национальным бестселлером»?
Да, можно. Именно с этим утверждением я соглашусь, так как прохановский роман беспрепятственно вписывается в это пиаровское чудовище, имеющее столь дикое имя — порождение слепого, выморочного сознания безответственных последних лет. Национальный бестселлер — безумный термин безумных лет. Ясно всякому, что определение «бестселлер» не имеет ни малейшего отношения к художественной литературе — но кричит, вопиет о своем страстном желании всем угодить и понравиться, о своем намерении включить как можно больше читателей в злободневное публицистическое пространство. Роман Проханова обладает всеми этими качествами: он пообещал читателю рассказать правду о закулисной жизни политиков; он построен на выигрышной теме о «тайном знании», мировом заговоре; все главные герои его служат в спецразведках; жирным курсивом и с этакой размашистой прямотой говорится о евреях, а еще автор «задрал юбки» известным дамам-политикам. «Жареное», «клубничка» (эротическая и политическая) и кровушка («наша русская», «наша мусульманская», «наша африканская») — вот составляющие блюда под названием «бестселлер».
Бестселлер принципиально принадлежит злобе дня. Он — площадное явление и в этом качестве, безусловно, может содержать в себе элементы «правды факта», фактуру журналистской «правды секунды». Бестселлер принципиально рассчитан на эксплуатацию действительно социально-ярких и реальных чувств населения: недовольство политиками (а когда было «довольство»?), недовольство правительством, чиновниками; чувств обиды и тоски об утраченном; чувств стыда и унижения. Но именно эти реальные чувства в пространстве прохановского романа категорически преобразованы и направлены в иное русло. Какое? О том речь впереди.
Пока же скажем, что бестселлер по определению не может быть национальным (все же трудно вычленить некий общий для всех народов России национальный элемент). Следовательно, «национальный» здесь не более чем эффектная вывеска-мутация, некая имитация, но само слово это сегодня, безусловно, «заряженное». Одновременно присутствие рядом с «бестселлером» определения «национальный» сильно пахнет сливанием в него некоего особого, безупречно денационализированного смысла. Впрочем, задолго до недавно приобретенного на западном рынке дешевых распродаж «национального бестселлера», мы уже слышали о переведенном на многие языки «мировом бестселлере» — «Русской красавице» Вик. Ерофеева, где, естественно, нет ни «русской» (в ее живом образе), ни «красавицы», но имеются только шлюшки с элитарными способами жить, не чурающиеся и оккультизма.