В своем герое Борис Агеев вывел цельного и ясного русского человека, в котором как-то таинственно, от начала, не было податливости на соблазны времени, в котором душа «отвечает» за душевное, а ум не перепрыгивает через богоданные ему возможности и обязанности. Как будто Дед изначально знал — что ему делать, как и зачем. И делал то, что нужно ему, что должно быть сделано именно им.
Как-то, в споре, Н.Н.Страхов сказал, что русские люди знали, как им жить, и как им умирать. Вряд ли наш современник Борис Агеев помнил об этих точных страховских словах, когда писал свою повесть. Но подлинное чудо продления правды о человеке в русской литературе и состоит в этой интуитивной угаданности самой ее сердцевины. Речь идет о человеке в достоинстве, каким написан Дед у Агеева — он не печется о своем предназначении, но точно знает, как ему жить.
Вообще жизнь на русской земле очень похожа — как курская крестьянка, так и северная проживали, в сущности, по одним законам похожести. Как агеевский Дед, так и мой сибирский дед Дмитрий (тоже кочегар на старости лет) жили той самой жизнью по необходимости, которой не выдержит умаянный готовым разнообразием человек, которому даже зубочистки и зубные щетки цивилизация предлагает в сотне разных упаковок. Этому закону переизбыточности, ненужной, излишней телесно-материальной плоти мира и противостоит агеевский Дед, который «на земле был лишь домохозяином, владельцем стола, шкафа и кровати», а вот крыша над его головой уже была казенная. Ведь и впрямь в избыточности есть разница качества: переизбыток «внутреннего» сегодня все чаще мешает (высокий уровень образования в России не нужен для будущего разделения мирового труда, высокая культура мешает своей излишней ответственностью и серьезностью). Вообще проблема переизбыточности просто нагрянула к нам во всей своей трагедийности и шаржевости одновременно: переизбыток души в человеке глушится пьянством, переизбыток образования — реформами, переизбыток культуры — фиглярами и подельщиками.
По Деду же «не имеет значения, когда живешь». Если жить честно, — то, значит, жить в правде. А жить в правде можно всегда, независимо от времен на дворе. И такая независимость понятна лишь тем, кто «прямо ходит». Но если, как нынче, «об золоте додумали, а об человеке нет», то неизбежен рост несчастных и обиженных. Дед же всегда оставался прямоходящим, даже и после тюрьмы (заключен в нее был потому, что грех родных взял на себя). Он сумел на жизнь свою не обидеться, а выглядеть достойно всегда — и когда «голодал… холодал, и севера обогревал». Он снял с себя нечестивое обвинение суда — для того и вернулся на родину: «Он не искал в мире источников зла, жертвой которого мог бы себя считать, и никого ни в чем не обвинял. Но за этим миром знал один ущерб — собственное неправедное обвинение. И снял его, перешагнув ручьи и реки человеческих условностей, которые люди называли законами. Снял через закон же и на том самом языке, который их всех разъединял — на русском. Что-то было в нем детское, от хуторского паренька из его побасенок, наивное и прямое, что в конечном счете и помогло ему порубить в куски змея огненного…»
Совсем-совсем последние слова повести («это там трубы поют») как-то утешают, дают нам надежду, что Дед и лучшем мире будет там, где тепло, где «Божешка в золотом величии сияния». И небесный огонь словно возводит к совершенству отполированный топочный дедов огонь… А на земле все те же глубина неба, и те же далекие звезды, на которые в начале повести смотрел Дед, знавший один-единственный закон мужчины — честь.
И Петр Краснов, и Сергей Щербаков, и Борис Агеев хотят тишины. Потому как только в сосредоточенной тишине можно услышать «мотив человека» — всего мира человеку не вместить в себя. Всех песен не перепеть, всей земли не обойти, всех пирогов не переесть! Так быть может это «вмещение» и не нужно, и не было задумано изначально? Быть может человеку и его пониманию себя нужна земная заповедная граница, в пределах которой мир может быть понят и принят — как свой. Быть может суть проста и крепка, как красный угол в душе, свидетельствующий о непоруганном и непорушенном? Суть проста…
2006 г.
Не разрешенные временем
Московский Художественный Академический театр им. М.Горького в пространстве современной культуры