Есть у свободы чувственности и еще один аспект. Всякая человеческая личность содержит в себе социально-гражданскую и телесную природу. Свобода чувственности провоцирует именно конфликт между двумя этими сущностями человека. Чем больше в нем разжигается инстинкт чувственности, тем легче им управлять, тем менее значима оказывается в самом человеке его гражданская «составляющая». Если наши отцы и деды, то есть старшие поколения, реально пережили и переживают горечь социального, гражданского унижения, то молодые поколения вряд ли будут способны к таким переживаниям, поглощенные раскрепощенной чувственностью. Если старшие поколения жили в ситуации преобладания больших целей над малыми повседневными делами, то молодые поколения оказались в ситуации «частного принципа» и «частного интереса». В последние годы государство отказалось собирать, держать и воплощать «совокупный социальный капитал нации» (образование, науку, культуру, просвещение). Мало того, этот социальный капитал все решительнее передается в частные руки. Но будет ли он приумножен? Будет ли он доступен всем? Место большой идеи заняли, таким образом, всевозможные эгоизмы — разумные, неразумные, вплоть до «животных эгоизмов».
В традиционной русской культуре чувственность человека всегда выступала союзницей нравственности. И если сегодня ситуация иная, то все мы знаем, откуда пришла программа освобождения чувственности от нравственности. Пришла с Запада, где отлично развита чувственность как «продукт индустрии», как продукт конвейера вселенской массовой культуры. Но русский человек никогда не был брутально чувственен, он скорее чувствителен и сентиментален. И эту его теплую чувствительность воспитывала все та же русская культура. Я верю, что он, вооруженный наследием своей культуры, найдет в себе качества, способные противостоять тем новым технологиям в культуре, которые превращают современного человека в «чистый лист», на котором пишет кто угодно и какие угодно «свободные слова».
Технологи от культуры все меньше и меньше отводят в ней место человеческому фактору. Теперь уже не человек потребляет культуру, но культура, запускающая свой конвейер, потребляет человека. Разве свободен тот, кто чувствует себя раскованным настолько, что никому и ничем не обязан?
Сладкое слово «свобода», увлекшее общество своей привлекательно-утопической формой, сегодня приобретает все более горький вкус. Свобода «горчит» страхом, социальной разобщенностью и неуверенностью в будущем, физиологической распущенностью и расщеплением цельности человека на атомы.
Что же остается делать человеку, желающему жить в нормальных этических границах? Только вновь «привязать» себя к задачам культурным и духовно-христианским — задачам созидательным и вечным.
2004 г.
РАЗДЕЛ II
Их место — в подполье культуры!
Осторожно: умышленное глумление!
Выставка в Центре имени А.Д.Сахарова
Перформанс — незаконный сын искусства. Незаконный потому, что внутри себя он не имеет собственного положительного смысла, как не имеет никакой художественной ценности. Вся суть перформанса состоит в активном воздействии на публику, — в воздействии шокирующем, разрушающим устойчивые смыслы. Следовательно, задачи и характер перформанса или инсталляции как форм «актуального искусства» априори не могут быть ни наивными, ни бессознательными.
Во всем, что произошло 18 января 2003 года в московском музее-центре им. А.Д. Сахарова, не просто столкнулись два взгляда на искусство, но выявились две воли, два сознания, два разных отношения к миру и человеку.