Читать онлайн "Русская литература. Теоретический и исторический аспекты. Учебное пособие" - Кириллина Ольга Михайловна - RuLit

О! не знай сих страшных снов Ты, моя Светлана… Как приятный ручейка Блеск на лоне луга, Будь вся жизнь ее светла, Будь веселость, как была, Дней ее подруга [49].

В стихотворении «Бесы» (1832) А.С. Пушкинописывает лунный пейзаж, подчеркивая тревогу лирического героя, его страх перед неизведанным, сомнения, его чувство одиночества:

Мчатся тучи, вьются тучи; Невидимкою луна Освещает снег летучий; Мутно небо, ночь мутна… [50]

Другой источник света в стихотворении, искра, заставляет вспомнить об огне преисподней: бес зажигает искры во мраке метели. Образы света и тьмы оказываются сложными, многозначными. Например, тьма может быть пустой:

Там сверкнул он искрой малой И пропал во тьме пустой [51].

В позднем творчестве Пушкина происходит явная полемика с идеями романтиков: их отталкивает обыденность и манит даль, экзотика. Пушкин же открывает читателю красоту русского, родного, «близкого» пейзажа. Для того чтобы читатель оценил прелесть русской зимы, в стихотворении «Зимнее утро» (1829) поэт создает очень живую картину, наполняя ее игрой света: «Мороз и солнце; день чудесный! // Великолепными коврами, Блестя на солнце, снег лежит. //И речка подо льдом блестит. // Вся комната янтарным блеском озарена» [52].

В романе «Евгений Онегин» Пушкин, пародируя романтический стиль, создает «лунный портрет» Татьяны, но дополняет картину очень прозаичной фигурой старушки няни, снимая тем самым романтический флер:

И между тем луна сияла И томным светом озаряла Татьяны бледные красы, И распущенные власы, И капли слез, и на скамейке Пред героиней молодой, С платком на голове седой, Старушку в длинной телогрейке И все дремало в тишине При вдохновительной луне [53].

Образ света Пушкин использует, размышляя о жизни высшего общества. В стремлении к блеску видит поэт суть светской жизни, и, передавая свое ощущение от балов, он использует слово «блеск» в значении прямом (яркое освещение, блеск драгоценностей) и переносном:

Люблю я бешеную младость, И тесноту, и блеск, и радость [54].

Блеск балов подчеркивается контрастом с тьмой на улицах:

Перед померкшими домами Вдоль сонной улицы рядами Двойные фонари карет Веселый изливают свет И радуги на снег наводят; Усеян плошками кругом, Блестит великолепный дом; По цельным окнам тени ходят, Мелькают профили голов И дам и модных чудаков [55].

Но этот блеск светской жизни может быть фальшивым. Пушкин сравнивает Татьяну Ларину и Нину Воронскую, признанную красавицу, блистательную светскую львицу. Холодный блеск мрамора, исходящий от Воронской, не может затмить внутреннюю красоту, прелесть Татьяны:

Беспечной прелестью мила, Она сидела у стола С блестящей Ниной Воронскою, Сей Клеопатрою Невы; И верно б согласились вы, Что Нина мраморной красою Затмить соседку не могла, Хоть ослепительна была [56].

Л .Н. Толстойв повести «Смерть Ивана Ильича» (1886) использует символику света и тьмы, размышляя о свете жизни и тьме смерти, о внешнем блеске и внутреннем свете. Цель жизни его героя – обманный блеск высшего света. Жизненные принципы Ивана Ильича раскрываются через образ света, притягивающего мух: «…у него с самых молодых лет было то, что он, как муха к свету, тянулся к наивысше поставленным в свете людям, усваивал себе их приемы, их взгляды на жизнь и с ними устанавливал дружеские отношения» [57]. В жены Иван Ильич выбирает «блестящую» [58]девушку, чтобы составить блестящую партию. Он блестящий специалист в своем деле, так как с блеском решает все сложные вопросы: «Все это было точь-в-точь то же, что делал тысячу раз сам Иван Ильич над подсудимыми таким блестящим манером» [59]. Таким образом, жизнь Ивана Ильича оказывается движением к внешнему блеску, лоску, а не к истинному свету.

Герою Толстого физическая смерть представляется как угасание, исчезновение света: «То свет был, а теперь мрак. То я здесь был, а теперь туда!» [60]« Но, переосмысляя цели своей жизни, Иван Ильич понимает, что его существование было подобно смерти, что свет, т. е. истинная жизнь, был только вначале, в детстве: „“Как мучения все идут хуже и хуже, так и вся жизнь шла все хуже и хуже", – думал он. Одна точка светлая там, назади, в начале жизни, а потом все чернее и чернее и все быстрее и быстрее» [61]. Нежелание признать, что его жизнь была бегством от жизни (от истинных чувств, от себя), мешает ему двигаться к свету, к возрождению души. Толстой создает образ темного мешка, из которого Иван Ильич не может вырваться. Но герою Толстого хватает сил признать правду, и ему открывается истинный свет, в нем пробуждается способность к сочувствию: «В это самое время Иван Ильич провалился, увидал свет, и ему открылось, что жизнь его была не то, что надо, но что это можно еще поправить. Он спросил себя: что же „то“, и затих, прислушиваясь. Тут он почувствовал, что руку его целует кто-то. Он открыл глаза и взглянул на сына. Ему стало жалко его. Жена подошла к нему. Он взглянул на нее. Она с открытым ртом и с неотертыми слезами на носу и щеке, с отчаянным выражением смотрела на него. Ему жалко стало ее» [62]. Иван Ильич приходит к пониманию, что смерть физическая менее страшна, чем жизнь живого мертвеца, жизнь без души, и свет в его душе уничтожает смерть: «Вместо смерти был свет» [63].

В повести «Смерть Ивана Ильича» свет и тьма предстают в основном как абстрактные символы (блеск высшего света и свет духовный). Но Толстой, подобно художнику, способен наполнять свои картины живым светом. В первых строках «Анны Карениной» свет подчеркивает настроение героя: «Глаза Степана Аркадьича весело заблестели, и он задумался, улыбаясь… Заметив полосу света, пробившуюся сбоку одной из суконных стор, он весело скинул ноги с дивана, отыскал ими шитые женой (подарок ко дню рождения в прошлом году), обделанные в золотистый сафьян туфли…» [64]Борьба света и тьмы, жизни и смерти в душе Анны Карениной сопровождается игрой света на потолке: «Она лежала в постели с открытыми глазами, глядя при свете одной догоравшей свечи на лепной карниз потолка и на захватывающую часть его тень от ширмы, и живо представляла себе, что он будет чувствовать, когда ее уже не будет и она будет для него только одно воспоминание. „Как мог я сказать ей эти жестокие слова? – будет говорить он. – Как мог я выйти из комнаты, не сказав ей ничего. Но теперь ее уж нет. Она навсегда ушла от нас. Она там…“ Вдруг тень ширмы заколебалась, захватила весь карниз, весь потолок, другие тени с другой стороны рванулись ей навстречу; на мгновение тени сбежали, но потом с новой быстротой надвинулись, поколебались, слились, и все стало темно. „Смерть!“ – подумала она. И такой ужас нашел на нее, что она долго не могла понять, где она, и долго не могла дрожащими руками найти спички и зажечь другую свечу вместо той, которая догорела и потухла» [65].