Расстановка общественных сил в 1840–1860-е годы
Русская общественная мысль второй половины XIX века бьётся над решением вопроса о путях развития России: могут ли они быть простым воспроизведением путей Западной Европы, или Россия имеет свою особенную историческую судьбу? В решении этого вопроса русская общественность размежевалась в 40-е годы на два течения – западническое и славянофильское. Западники боготворили Петра Великого и считали, что Россия должна и далее идти западным путём. Славянофилы же видели в петровских реформах попытку насильственной европеизации и полагали, что в дальнейшем своём развитии Россия должна опираться на собственные исторические традиции.
И славянофилы, и западники были патриотами. Когда в 1860 году вслед за А. С. Хомяковым скончался «рыцарь славянофильства» К. С. Аксаков, западник А. И. Герцен сказал: «Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинакая. У них и у нас запало с ранних лет одно сильное безотчётное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы за пророчество, – чувство безграничной, обхватывающей всё существование любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орёл, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно».
Если западники утверждали, что различие между просвещением Европы и просвещением России существует лишь в степени, а не в характере, то славянофилы в лице Алексея Степановича Хомякова (1804–1860), Ивана Васильевича Киреевского (1806–1865) и Константина Сергеевича Аксакова (1817–1860) полагали, что Россия уже в первые века своей истории, с принятием христианства, была образованна не менее Запада, но «дух и основные начала» нашей образованности отличались от западноевропейской.
Христианство пришло на Запад через Церковь Римскую, которая уклонилась от Церкви Вселенской и впала в грех обмирщения, в соблазн построения Царства Божия на грешной земле. Она обоготворила политическое общество и совершила смешение Церкви с государством. В степень догмата было возведено учение о непогрешимости Папы, объявленного наместником Христа на земле, стоящим выше Вселенских Соборов. Одновременно Папа стал претендовать и на роль земного владыки, обладателя светской власти. Единство Церкви стало мыслиться как принудительное, возникла инквизиция с её судом над совестью и карой за неверие. Было провозглашено право репрессий Папы против непокорных народов. И западное христианство взялось за меч, а Папа сделался главой нестройного народного ополчения – Крестовых походов. Вся энергия церковной жизни Запада оказалась направленной не в духовную, а в мирскую сторону.
Качественно иным было духовное просвещение России. Она унаследовала христианство от Византии, ревностно хранившей догматы и предания Вселенской Церкви. Поэтому Восточная Церковь строго уклонялась от греха обмирщения. Патриархи в ней не претендовали на непогрешимость, основные вопросы церковной жизни здесь решались сообща, на Вселенских Соборах. Греческие Патриархи не соблазнялись ролью земных владык и соблюдали дистанцию между духовными и мирскими интересами, хранили «симфонические» отношения Церкви с государством, избегая и крайностей слияния, и крайностей противопоставления небесного и земного.
Противоположным оказалось и православное понимание личности, решительно не приемлющее индивидуализма. Эгоистическая личность обречена на бессилие и разлад, она дисгармонична, как расстроенный музыкальный инструмент. Славянофилы утверждали, что истина открывается только верующему человеку, находящемуся под благодатным покровом Церкви. Они считали, что корень мирского зла лежит не во внешних обстоятельствах, окружающих человека, а в самом человеке, в его расстроенной, повреждённой природе. И напрасно человек Запада хочет улучшить внутреннее самочувствие, совершенствуя внешние обстоятельства: «развитием внешних средств» нельзя ослабить «тяжесть внутренних недостатков».