В 1800 г. Крылов написал для любительского спектакля в Казацком свою «шуго-трагедию» «Подшила»*.
* В 1789 г. Крылов перевел с итальянского оперу «Сонный порошок, или похищенная крестьянка»; опубликовал ее В. В. Каллаш в «Известиях отд. русск. языка и словесн. Акад. наук». Т. X. Кн. 2, 1905.
В ней, с одной стороны, он смеется над павловской фрунтоманией по немецкому образцу и тем, может быть, хочет угодить своему покровителю Голицыну, обиженному Павлом. С другой – он рад воспользоваться случаем поиздеваться и над привычками царя павла, и вообще над русскими царями и князьями*.
* «Подщипа» не могла быть издана при жизни Крылова. Впервые она была напечатана (крайне неисправно) в Берлине в 1859 г. под названием «Трумф». В 1871 г, ее напечатал в «Русской Старине» (февраль) В. Ф. К е н е в и ч, старавшийся во вступительной заметке «оправдать» пьесу, снять с нее «обвинение» в сатире на Павла I и его время, – конечно, чтобы провести ее в печать (затем она помещалась в Собраниях сочинений Крылова). Между тем в «Подщипе», несомненно, заключена сатира на царя. Уже во 2-м явлении шутотрагедии в рассказе Чернавки о вторжении Трумфа в царство Вакулы явственно видны черты, иронически рисующие вторжение Павла с его гатчинцами во дворец Екатерины и расправу его с прежними «генералами и министрами». Затем любовь Трумфа к своим фельдфебелям и капралам (д. 1, явл. 2), его тираническое самодурство – обещание сгонять людей во дворец на балы палкой (там же) – опять ведут нас к Павлу I. В явл. 6 того же действия Вакула говорит вновь о неуважительном обращении Трумфа с ним самим и его приближенными, – и опять здесь трудно не видеть намека на отношение Павла к людям круга Голицына. В явл. 5 второго действия описание внешности Трумфа (в реплике цыганки), его длинной косы, толстых буклей и журавлиной походки имеет в виду характерные признаки прически военных людей на прусский образец, введенной Павлом, и гатчинской фрунтовой выучки. Может быть, не следует в Трумфе видеть прямую карикатуру на самого Павла лично; но представляется несомненным, что в шутотрагедии Крылова дана карикатура на павловские порядки вообще. Комическая манера Крылова в «Подщипе» связана с опытом герой-комической поэмы XVIII в. Но еще более, чем с герой-комической поэмой, «Подщипа» связана с трагедиями-пародиями Баркова. Нужно отметить также, что пародии на классическую трагедию или перелицовки этого жанра не были исключительным явлением в литературе XVIII в. как русской, так и французской.
Что касается комического приема Крылова в передаче немецкого произношения речи Трумфа (исковерканной, с примесью немецких слов) и сюсюканья Слюняя, то и здесь Крылов был не одинок. Общеизвестен аналогичный прием в написании роли Вральмана в «Недоросле» Фонвизина. В книжке Н. Страхова (анонимной) «Переписка моды» (1791. С. 161-164) есть письмо иностранных учителей, коверкающих русский язык, но на французский манер (ср. с этим речь француза Трише в комедии Крылова «Модная лавка», 1806). У Г. Хованского, поэта, связанного е Крыловым по его журнальной деятельности, есть сказка «Проворный курьер», в которой немец-трактирщик говорит совсем как Трумф («Жертва музам, или собрания разных сочинений, подражаний и переводов в стихах князя Григория Хованского», М., 1795. С. 53–56).
Попытку приблизить правописание текста драматического произведения к фонетике устной речи сделал А. Копиев в комедии в 1 действии «Что наше тово нам и не нада», СПб., 1794, здесь напечатано: «Княиня, аткуда ты взялса? Здраствуй, братец! Смотри пожалуй... да ты в мундире адет парядашно...» и т.д. Между прочим, героиня комедии, «княиня», молодая вдова, сюсюкает, как крыловский Слюняй: «Пастоите с... пагаварите мне сьто-нибудь... только пазяласта, сьто-нибудь не влюблионае... вить знаись, как эти fadais'ы скусьны», «паслусьте», «канесьна», «зяль» (жаль), «отвозитесь» (отвяжитесь) и так вся роль.
Идиот Вакула, кретин и трус Слюняй, совет царя Вакулы, Дурдуран, – вот они, русские «герои» и цари, которых так риторически изображала русская классическая трагедия. Пародия на эту трагедию у Крылова далеко переросла формы простой литературной шутки; пьеска для любительского спектакля стала еще одним жестоким политическим памфлетом, попутно расправляющимся с одним из оплотов классицизма – трагедией сумароковской традиции, уже окостеневшей. В основном мышление и творчество Крылова навсегда оставались демократическими по существу.