Скудный репертуар русской сцены всегда был предметом беспокойства Островского. Он усиленно стремился выявлять молодые таланты, пытаясь воспитать и вывести в люди своего преемника. Не удивительно, что среди гостей Щелыкова оказались два начинающих драматурга — Н. Я. Соловьев и П. М. Невежин. В недалеком прошлом провинциальный учитель математики, уставший от постоянных жизненных неудач, Соловьев стал послушником Николо-Угрешского монастыря. Но тяга к творчеству побудила его обратиться к Островскому со своей пьесой «Кто ожидал?». Островский увидел в Соловьеве дарование, уговорил его уйти из монастыря и пригласил в Щелыково. Летом 1876 года они упорно трудились над переработкой пьесы, получившей название «Женитьба Белугина». На сцене она имела шумный успех. Невежин был боевым офицером. Он пришел к Островскому прямо с фронта Русско-турецкой войны 1877–1878 годов с раненой рукой на перевязи. Их сотрудничество также оказалось успешным, и пьесы Невежина увидели огни рампы Малого театра. Но наследника Островского ни из того, ни из другого не получилось.
В мае 1886 года Островский отправился в Щелыково тяжело больным. Это стало его последним путешествием. Перед отъездом из Москвы Островский вовсе не был уверен, что он благополучно доберется до Щелыкова. Однако, оказавшись в своем любимом месте, он почувствовал облегчение и по привычке с жаром окунулся в работу. Его последним трудом был прозаический перевод трагедии Шекспира «Антоний и Клеопатра», который он собирался со временем переложить в стихи. К сожалению, улучшение самочувствия оказалось кратковременным. Утром 2 июня, когда жена с младшими детьми была в церкви, сидевший за письменным столом Островский потерял сознание, и вскоре его не стало.
Островский не раз говорил, чтобы его похоронили в московском Новодевичьем монастыре рядом со старым другом А. Ф. Писемским. Сначала семейные решили соблюсти его волю. Но спешно приехавший из Петербурга брат-министр настоял на том, чтобы усопший нашел свое последнее прибежище рядом с отцом на погосте Бережки. Он категорически заявил, что «здесь лежит наш отец, здесь похороним брата, и здесь же лягу я». Вдова драматурга была сражена своей потерей и не имела сил настоять на первоначальном решении. Правда, все же предполагалось со временем перенести останки в Москву, но это не было выполнено.
5 июня гроб с телом Островского был положен в костромскую землю, которую он любил страстной, прихотливой любовью.
Ясная Поляна
О Ясной Поляне можно рассказывать бесконечно. Это один из самых знаменитых уголков России. Нет усадьбы, которая превосходила бы ее славой.
Вот что пишет о ней сам Л. Н. Толстой:
«Деревня Ясная Поляна Тульской губернии Крапивенского уезда, которая теперь, в 1879 году, принадлежит мне и 290 душам временнообязанных крестьян, 170 лет назад, то есть в 1709 году, в самое бурное царствование Петра I, мало в чем была похожа на теперешнюю Ясную Поляну. Только бугры, лощины остались на старых местах, а то все переменилось. Даже и две речки — Ясенка и Воронка, которые протекают по земле Ясной Поляны, и те переменились — где переменили течение, где обмелели… Где теперь три дороги перерезают землю Ясной Поляны, одна старая, обрезанная на тридцать сажен и усаженная ветлами по плану Аракчеева, другая — каменная, построенная прямее на моей памяти, третья — железная, Московско-Курская, от которой не переставая почти доносятся до меня свистки, шум колес и вонючий дым каменного угля, — там прежде, за 170 лет, была только одна Киевская дорога, и та не деланная, а проезжая… Народ переменился еще больше, чем произрастания земли, воды и дороги. Теперь я один помещик, у меня каменные дома, пруды, сады; деревня, в которой считается 290 душ мужчин и женщин, вся вытянута в одну слободу по большой Киевской дороге. Тогда в той же деревне было 137 душ, пять помещиков, и у двух помещиков свои дворы были, и стояли дворы эти в середине своих мужиков, и деревня была не в том месте, где теперь, а крестьянские и помещичьи дворы как расселились, кто где сел, так и сидели на том месте над прудом, которое теперь называется селищами, и на котором, с тех пор как я себя помню, сорок лет сеют без навоза, и где на моей памяти находили кубышки с мелкими серебряными деньгами…»[158]