Так, наконец, вернулся я к жене, которая было очень затревожилась, ибо телеграмму я послал лишь утром…»[180]
Сближение шло быстро. Новый 1900 год был встречен в Знаменском-Губайлове. Брюсов пишет в дневнике:
«Поляков давно звал нас на праздники в деревню. Под Новый год зашел Балтрушайтис и стал особенно убеждать. Я уступил. Наняли лошадей и поехали…
Вечер 1-го пришлось провести на фабрике, где давали спектакль, после которого был бал, деревенско-купеческий, достаточно дорогой.
Но все это искупали две вещи: во-первых — зимний лес, что я видел едва ли не впервые; зимний лес и блуждание в нем на лыжах… Да, где-нибудь в более дикой местности и в большем одиночестве это было бы прекрасно. А во-вторых, драма «Царь Максимилиан», которую разыграли фабричные. Те места, которые уцелели с давнего времени, прекрасны. Наивность и торжествующая условность производят сильнейшее впечатление; «за сердце хватает» (как говорили прежде) при сцене, когда окованный «непокорный сын Адольф» поет:
Впрочем, песня эта явно позднее вставлена. После ставили еще «Атамана».
Думали мы было вечером 1-го разыграть «интермедь», и я ее тут же за ужином написал, но это не состоялось»[181].
Но состоялось самое главное. В первый день года было решено создать издательство символистов — нового литературного направления, признанным лидером которого был Брюсов. Оно получило название «Скорпион» по зодиакальному знаку осени, когда замысел созревал. Естественно, финансовую сторону предприятия возложил на себя С. А. Поляков — единственный состоятельный человек в кругу молодых литераторов. Да и его человеческие качества — прежде всего мягкая контактность и умение сглаживать противоречия — способствовали тому, что организационные проблемы «Скорпиона» стали его уделом. Такими качествами Брюсов не отличался. Человек бешеного честолюбия (по словам Зинаиды Гиппиус), он сам возвел себя на пьедестал первого поэта своего времени и никому не позволял встать с ним на один уровень. Конечно, будь «Скорпион» его единоличным делом, издательство быстро потерпело бы крах, ибо никто из «братьев-писателей» не пожелал бы подчиниться брюсовскому бонапартизму. В этой связи роль Полякова, умевшего избегать любых острых углов, возросла еще более. Андрей Белый как-то насмешливо обмолвился, что Поляков — не «скорпион», а Брюсов — «конечно, да».
Бальмонт особенно сдружился с С. А. Поляковым после своей женитьбы в 1896 году на дочери богатого московского купца Андреева Екатерине. Мужем ее старшей сестры Анны был другой из братьев Поляковых, Яков — директор фабрики в Знаменском. Таким образом, Бальмонт и С. А. Поляков стали родственниками. Еще одна из девиц Андреевых, Маргарита, была замужем за отпрыском сибирских золотопромышленников Василием Михайловичем Сабашниковым, двоюродном брате известных книгоиздателей Сергея и Михаила Сабашниковых. Итак, в недрах московского образованного купечества создался своеобразный культурный клан. Брюсов происходил из этой среды; Бальмонт ощущал себя в ней своим человеком.
Современники единодушно отмечают эгоцентризм Бальмонта. Он был неуправляем; каждую минуту от него можно было ожидать какой-либо невероятной причуды; эксцентричные выходки Бальмонта в литературной среде становились темой многочисленных анекдотов. Таким он был и в Знаменском-Губайлове. Андрей Белый вспоминает:
«Раз он в деревне у С. Полякова полез на сосну: прочитать всем ветрам лепестковый свой стих; закарабкался он до вершины; вдруг, странно вцепившись в ствол, он повис, неподвижно, взывая о помощи, перепугавшись высот; за ним лазили; едва спустили: с опасностью для жизни. Однажды, взволнованный отблеском месяца в пенной волне, предложил он за месяцем ринуться в волны; и подал пример: шел — по щиколотку, шел — по колено, по грудь, шел — по горло — в пальто, в серой шляпе и с тростью; и звали, и звали, пугаяся; и он вернулся: без месяца»[182].
Весной 1901 года Бальмонт оказался центром скандала совершенно иного рода. 4 марта в самом людном месте Санкт-Петербурга, у Казанского собора, произошла студенческая демонстрация, жестоко разогнанная полицией, не знавшей удержу и не отделявшей демонстрантов от просто прохожих. В водоворот избиений были втянуты и правые и виноватые. Случайно оказавшийся здесь Савва Тимофеевич Морозов вынужден был спасаться в ближайшей подворотне. Произошедшее вызвало всеобщее негодование. Через десять дней, 14 марта, на вечере в Городской думе северной столицы Бальмонт с эстрады прочел стихотворение «Маленький султан», в котором «эзоповым языком» говорилось, что в России царствуют «кулак, нагайка, ятаган», у кормила власти стоят «два-три нуля, четыре негодяя», а возглавляет камарилью «глупый, маленький султан». В квартире Бальмонта был произведен обыск, а сам он выслан из Санкт-Петербурга с запрещением проживания в обеих столицах и университетских городах. Жена увезла Бальмонта в Знаменское-Губайлово, но и здесь власти сочли пребывание поэта нежелательным: усадьба находилась вблизи Москвы, где генерал-губернатором был великий князь Сергей Александрович. Сабашниковы пригласили Бальмонта в свое имение в Курской губернии, откуда он вскоре уехал за границу.