На его счастье красавица внятно проговорила кассиру:
— Один сидячий, до Оленегорска! — И протянула деньги.
Ему тоже нужно было до Оленегорска. Там — пересадка на поезд узкоколейки, час с лишним тащиться в маленьких допотопных вагонах до родного гарнизона. Пригородные эти, "карликовые" поезда называли "керенскими". Видимо, чтобы подчеркнуть их дореволюционное происхождение.
"Может, и вправду — судьба?" — обрадовано подумал Алексей. И с той минуты во всём уже видел только знамение судьбы. Почему-то решил, если удастся познакомиться с девушкой в пути, то в Оленегорске можно будет не спешить с пересадкой домой — всё равно завтра воскресный день. Никто его в гарнизоне не ждёт. А служба — тоже потерпит безболезненно до понедельника.
— Один билет до Оленегорска! — радостно сообщил он старичку-кассиру. И зная, что тот повторял красавице: "У вас — 5-й вагон, 31-е место!", попросил: — Тоже 5-й вагон, пожалуйста.
Старик вроде и не смотрел на него, а улыбнулся:
— Понимаю, молодой человек, понимаю!.. — И выдал билет на 32-е место.
В зале ожидания, ещё не зная, что у судьбы свои законы, что девушкой она распорядится по-своему, он наблюдал за ней, как охотник из засады за ланью. А когда надо было выходить к поезду, пошёл следом. Мимо пробежала по дощатому перрону маленькая девчушка. Споткнулась, упала и заревела. Переполненный нежностью ко всем, он поднял её, присел перед нею на корточки:
— Ну, что ты? Не больно ведь.
— Больно! — капризно возразила девочка. Но реветь перестала. — Я испугалась почему-ж-то.
— Чего же ты испугалась? Ладно, до свадьбы заживёт. Как тебя звать?
— Надя. А что такое свадьба?
— Да это ещё не скоро… когда женятся. А где твоя мама?
— А вот она… — девочка показала пальцем. — Бежит.
Алексей передал ребёнка запыхавшейся женщине с клетчатым чемоданом, и тут заметил, как смотрит на него та, которая ему понравилась и которую считал уже своей судьбой. Улыбаясь, она сказала:
— Сразу видно, любите детей.
— Да? — удивился он. — Я как-то не думал даже.
— Разве у вас нет?
— А что, я похож на отца? Думал, холостяка за версту видно.
Глядя не на него уже, а на облака над заливом, она сказала:
— Счастливый!
Что-то насторожило в её голосе, он спросил:
— А вы?
— Пока — нет.
Он уточнил:
— Пока — не счастливая? Или пока — не замужем?
— Уже — не замужем, но — ещё не счастливая.
А улыбалась беззаботно, весело. Но тут же, будто вспомнив что-то, вновь стала серьёзной. И Алексей, посерьёзнев тоже, спросил:
— Не повезло, что ли?
Было непонятно, отчего так всё выходило — тонули друг у друга в глазах. И — будто оглохли. Но, выходит, всё-таки слышали, и почему-то сразу стали откровенны, чувствовали себя легко и свободно. Она призналась:
— Сейчас — всё позади. А вот начиналось… И любил меня муж, и лез с кулаками…
Наверное, на лице Алексея появилось разочарование. Она сбилась с искреннего тона, ненатурально улыбнулась. А у него вырвалось с изумлением:
— Бил? Ва-ас?!
Теперь он стеснялся взглянуть ей в лицо. Видимо, она поняла, что нравится ему, и опять заговорила откровенно — должно быть, чтобы не удивлялся и не разочаровался в ней.
— Ревновал меня здесь к каждому встречному, даже к близким знакомым. На севере — без знакомых нельзя. Все с кем-то дружат. Ну — собирались по вечерам… А он напьётся, и с кулаками потом. — Она помолчала, пока их обошли женщины. — Да и пить начал по-настоящему — ничто уже не удерживало. Хорошо, я на девичьей фамилии осталась — как чувствовала. А он и на это обижался.
— А на работе он как же?..
— Работа — была хорошая. Был лоцманом тут, — она кивнула на порт внизу. — Проводил по заливу суда. Выгнали, дурака, стал грузчиком. Ну — тут уж совсем распустился.
— Почему?
— Бесхарактерный. Написала обо всём маме…
— Зачем? — не понял он, вспомнив прошлогодний разговор в поезде женщины, ехавшей к дочери.
— Да ведь я верной ему была! А тут уж — всё испарилось к нему. И что не высокий, стала замечать, и носатый… Он из мариупольских греков.