— Ну, и что же ваша матушка?..
— У неё у самой — такой же крест. Мой отчим — тоже горький пьяница. Я из-за него и замуж-то выскочила за этого грека. Чтобы жить, значит, самостоятельно. А попала из огня да в полымя, как говорится. Мама написала мне сразу: бросай, если пьёт. Пока детей нет, это, мол, не страшно. Да я и сама уже поняла, жить с таким — погубить и себя. Хотя по натуре он добрый.
Алексей удивился опять:
— Ничего себе, добрый! Кулаки распускал. Против девчонки.
— Да нет, это он с дурной ревности, хотя до побоев не доходил. Ну — я за чемоданы, и от него. Только не домой, а ещё дальше на север. Домой — стыдно было. Да и отчим там. А тут — строительному управлению в Оленегорске нужен был счетовод. Отдельную комнату обещали. Дали уже — живу. Я и не раздумывала больше — рядом ведь! Это всё мне подруга устроила: у неё — здесь дядя. Вместе переехали.
— Так у вас что… — он запнулся, — родился ребёнок, что ли?
— С чего это вы взяли? — удивилась она.
— Раз отдельную комнату дали…
— Не-ет! — она рассмеялась. — Замуж я пока ещё не вышла. Хватит с меня! А комнату дали — одной.
— Это почему же?
— Бухгалтеру — надоело счетоводов менять. Не держались. Вот начальство — чтобы нас заинтересовать… Да и возможность была: строители всё-таки! А для подруги — управляющий…
— А сюда, снова — зачем?
— Приехала-то? Да только сегодня — нас развели, наконец! Год с лишним тянулось. Мой "какаду" не хотел являться в суд. А сегодня — пришёл, нас и оформили. Всё теперь с этим!..
— Я слыхал, если нет детей — разводят и без согласия. В ЗАГСе.
— Так он письмо писанул в ЗАГС! Что у нас родился, будто, ребёнок, а я — не дала ему справку из роддома. Чтобы ребёнка зарегистрировать. Вот нас и перебросили в суд разбираться. Пока разобрались — год пролетел.
Алексей вдруг заметил, от вокзала решительно приближался по перрону невысокий, одетый в рабочую флотскую робу, парень. Был он коренаст, смотрел перед собою с лютой ненавистью и держал на уровне груди сжатые загорелые кулаки. Увидела его и собеседница Алексея. Лицо вытянулось, негромко воскликнула:
— Господи, и здесь от него покоя нет! Приложился уже, растерзанный…
Морячок, шедший на них атакующим танком, пьяно возвестил:
— А, бляха, где падаль — там и черви! Хахаля уже себе завела?..
Было в его лице что-то угрюмо-грозное. Бушлат — расстёгнут, тельняшка на груди — порвана. Алексей инстинктивно загородил собою свою "судьбу". Матрос злобно прохрипел:
— А ну, капитан, отчаливай с дороги! Не лезь в чужой разговор!
— По-моему, это ты, парень, лезешь. И если…
— Что — если? Запомни! У меня — там… — пьяный показал пальцем на порт, — полно корешей!
Из-за спины Алексея обиженно раздалось:
— Тебе-то какое дело, кто со мной теперь? Кто ты мне!..
Матрос с надрывом выкрикнул:
— Танька! Ты это брось — кто! Ты мне — жизнь, курва, разбила! — Он пытался ударить её, но Алексей перехватил руку.
— Ну, зачем же так? — проговорил негромко. — Я — даже не знаком с ней. А ты людей собираешь, смотрят на нас…
Пьяный, должно быть, поверил, удивился:
— Не знаком? Как это?..
Был он ничего из себя — походил на кавказца. Только с тоской в глазах. А после слов Алексея сразу обмяк, некрасиво скривился, будто собирался заплакать, и начал оправдываться:
— Понимаешь, капитан. Ты меня извини: я жить без неё не могу. А она, сука, меня бросила…
Из-за спины Алексея Татьяна проговорила опять:
— Жизнь, Гена, ты сам себе загубил. Вот и нечего!..
Медленно, как и во все времена, в сторону моря шли облака — уплывали. Носились над кораблями равнодушные к людям чайки. Вскрикивали словно от неожиданной боли. А здесь, на перроне, на глазах Алексея разыгрывалась чужая и непонятная для него драма, на которую неловко было смотреть. На севере всё чистое — воздух, снег. И вдруг эта грязная брань…
Алексей отчуждённо подумал: "Молодой же парень!.. Хотя молодость изнашивается от водки везде одинаково. Как пиджак. Кажется ещё крепким, но рукава и воротник уже залоснились от грязи и начали портиться".
— Таня, Тань-ка… Вернись!.. — пьяно просил матрос. Слова вырывались у него из груди, как вопль. Должно быть, от горького одиночества. Он даже не понимал, что унижается. — Брошу всё, вот увидишь!.. Честное слово, Тань… Пальцем не трону…
Татьяна, стесняясь людей, отвечала чуть слышно:
— Ну, хватит об этом! Со средины жизнь не начнёшь.
Алексей увидел, как встретились их глаза. У матроса — с жёлтыми белками, молящие. У женщины — холодная синева, отведённая мгновенно на семафор впереди. Путь там кому-то уже открыт. Может, ей? В судьбу с другим человеком?..