— "Сосна", "Сосна", я — "Сокол-406", бр-росил пе-р-рву-ю-у!..
Зимин, отключив его от внешней связи, бодро добавляет:
— Лё-ша! Попал в круг! Фотографирую-у!. Разворачивай машину на 180 — через 6 секунд! А то с малым кренчиком от моего управления будем разворачиваться над всем полуостровом!
Алексей выжидает 6 секунд, поворачивает на пульте автопилота круглый "барашек" влево и заваливает машину в крен на 45 градусов. Горизонт на козырьке кабины накреняется, горы ложатся на бок, начинают кружиться, а на автопилоте помигивают жёлтые лампочки — сигналят, что все рулевые машинки работают нормально. Словом, идёт всё, как надо.
— Хватит! — раздаётся в наушниках голос штурмана. — Дальше — я сам…
Русанов выводит "барашком" машину из крена, и снова они летят по прямой. Впереди, в носу самолёта, сидит в своей кабине Зимин. Сзади, в самом хвосте — кабина радиста. Кабина Алексея — почти посредине фюзеляжа, но ближе к штурману. Все они изолированы, не видят друг друга и не могут один к одному пройти. Так уж устроен их "Илюха" — Ил-28. Палка с тремя кабинами и двумя двигателями. А посмотреть на самолёт снизу — летящий крест.
Делать Алексею опять нечего. Несколько секунд он смотрит на редкие кучки облаков, которые парусами странствующих кораблей плывут по синему морю неба, и снова переключается на воспоминания о Тане.
Весь вечер они просидели тогда в вокзальном ресторане. А потом, когда ресторан закрылся, вернулись в зал ожидания. За час до прихода поезда нужно было приобрести билеты, но поезд опаздывал, и они не знали, когда откроется касса. Поэтому не спали и продолжали тихо разговаривать. В ресторане — больше танцевали, там было шумно. А теперь хотели узнать друг о друге.
— Не страшно летать?
— Нет. — Алексей улыбнулся. — Работа как работа. Я люблю полёты.
Вновь, как во время танцев, он рассматривает её ресницы, крапинки в зрачках, и ловит себя на том, что ему хорошо.
— Так вы, значит, служите недалеко от меня? Представьте, ни разу там не бывала. Слышала только: город — красивый, на берегу Имандры.
— Да, — соглашается он радостно, — красивое место. Но мы от города — далеко. Разъездик такой в лесу. А родители — живут в Киргизии.
— У меня из родных — только мама и брат. Кстати, мама — ездила после войны в Киргизию. Во Фрунзе.
— Вот как! — удивился он. — Зачем?
— Мой родной отец не вернулся с войны. А мы так и остались в Мариуполе. — Теперь смотрела ему в глаза Таня. — Я выросла без папы. Это очень грустная история. А потом мама вышла ещё раз — за одного мерзавца. Мы тогда не знали, что он плохой. Потом — приехал погостить к своим родителям Генка. Он здесь, на севере служил. В военно-морском флоте. И приехал за мной в отпуск. Только мне в том году нужно было ещё учиться, последний класс оставался. Я ему отказала. Но он опять приехал в отпуск после демобилизации. Лоцманом устроился в Кандалакше. Его пригласили туда. Ну, а дальше — вы уже знаете.
Алексей спросил:
— А как вам здесь… вы же с юга?
— Ничего, привыкла. С югом, конечно, не сравнить: там и море тёплое, и овощи, фрукты. А в Кандалакше — привозное всё. Я — больше за своим морем скучаю. Здесь ведь не искупаешься. Но дома — отчим. Он узнал историю маминых отношений с моим отцом и стал обращаться с ней ещё хуже.
— А что за история? — спросил Алексей.
— Не хочется рассказывать. Я уже говорила вам — это грустно. — Таня помолчала. — А тут — тишина. И люди ценятся! — Она вздохнула.
Что-то её всё-таки угнетало — словно тучкой отгородилась вдруг. Но вскоре задремала — сидя, откинув голову на спинку скамьи. Он рассматривал её лицо молча, не отвлекаясь. Создаёт же природа такую красоту! А вот счастья — похоже, нет. Недаром поговорка: не родись красивой…
Поезда не было до самого утра — где-то произошло повреждение пути, и они, чтобы не прозевать открытия кассы, дремали по очереди. Наконец, когда уже показалось солнце, взяли билеты и вошли в 7-й вагон. Пассажиры ещё спали. Чтобы не будить их, они сели в своём купе рядышком, почти обнявшись. Таня тут же задремала, а он смотрел, как за пыльным вагонным стеклом замелькал неширокой полоской тундровый лес, росший на живописных холмах. Потом был Нивский водопад, станция "Полярные Зори". Стоянки поезда были сокращены, разъезды только мелькали, и, наконец, открылась бескрайняя гладь Имандры. Огибая озеро после станции Африканда, железная дорога пошла опять строго на север. Лес постепенно кончился, потянулась ровная зеленоватая тундра с валунами и чахлыми деревцами. На горизонте с восточной стороны, словно овцы, паслись кучки бело-розовых облаков.