— Заправка была полной. Значит, ещё часа на полтора.
— Ну вот, а ты паникуешь! — опять рявкнул полковник, зная, что такой тон действует на терпящих бедствие ободряюще. Если ругают, значит, не считают обречёнными. С кандидатами в покойники разговаривают ласково. И сурово добавил: — Куча же времени ещё! Будешь подходить — доложи…
— Вас понял.
Голос у Зимина был унылый. Штурман понимал: ну, прилетят они на точку, а дальше — что?..
Этого не знал пока и Селивёрстов. Там видно будет… Всем экипажам, находившимся в воздухе, он приказал идти на посадку. Достаточно на сегодня. Долетались, кажется, до аварии. А может быть, и до чего-нибудь похуже. Он подошёл к телефону и набрал номер дежурного по старту в домике истребителей.
В трубке чётко раздалось:
— Дежурный по старту капитан Климчук слушает!
— Это — Селивёрстов. В воздухе находится мой самолёт с бортовым номером 32. Что-то случилось с лётчиком: не отвечает ни мне, ни экипажу. Вместо него работает автопилот. Но штурман может изменять курс. Рукоятками от своего прицела. Сообщил мне, что направил машину к нашей "точке". Прошу вас доложить обстановку своему командиру и передать мою просьбу: поднять в воздух дежурную пару истребителей. Пусть пристроятся в воздухе к моему самолёту и посмотрят, что с пилотом? Как меня поняли?
— Вас понял, товарищ полковник. Сейчас дам команду дежурной паре приготовиться к взлёту и позвоню командиру. Ждите. О результате доложу.
Через 3 минуты на КП Селивёрстова раздался телефонный звонок. Командир полка снял трубку:
— Слушаю. Селивёрстов.
— Докладывает капитан Климчук. Поднимаю в воздух пару. Сообщите на пункт наведения позывные: "641-й" — ведущий. "642-й" — ведомый. Записали? Наводите…
— Спасибо, вас понял, сделаем. — Полковник повесил трубку и выглянул в окно.
Над стартом истребителей взвилась в белёсое небо зелёная ракета. И сразу же на взлётную полосу рванулись 2 "Мига".
Дежурный штурман давал указания по телефону на пункт наведения. Там, на высоком холме за аэродромом, начали медленно вращаться огромные лопасти дугообразных антенн. Аэродром уже работал в режиме тревоги.
Подходя к родной полосе на большой высоте, Зимин увидел приближающихся истребителей. Один пристроился к самолёту слева, к самому крылу, и уравнял скорость. Зимин услыхал по радио его голос:
— "Сокол", я — "641-й", докладываю: вижу вашего "соколёнка". Привалился плечом к левому борту, голова свешена. Похоже на потерю сознания…
— "41-й", продолжайте наблюдение, я — "Сокол", — ответил Селивёрстов, помрачнев ещё больше. И тут же запросил Зимина: — Передний 406-го, вы меня слышите?
— Да, слышу, — угрюмо ответил штурман. — Нахожусь на связи всё время.
— Хорошо. Тогда введи "телегу" в левый разворот и крутись у меня над точкой.
— Вас понял. А что дальше?..
Обдумывая, полковник молчал. Зимин уныло переспросил:
— А что дальше? Что это даст?..
Если бы Селивёрстов знал, что это даст! Наверное, не тянул бы. И впервые ответил неопределённо, словно был не командиром полка, а политработником, уважающим общие слова и туман:
— Посмотрим… Будем принимать решение…
Он действительно не знал, что будет делать дальше, какое примет решение. Надеялся: "А вдруг лётчик очнётся?". Даже радовался тому, что Русанов потерял сознание при включённом автопилоте. А если бы потерял до включения?.. Шла бы теперь речь о покойниках, а не о спасении. Впрочем, покойники ещё могут появиться, это, как тут ни крути, с повестки дня не снималось. Вот он и тянул.
Да не на таковского напал. Зимин тут же поймал его за блудливый язык:
— Какое решение?..
— Командирское.
— Вот я и хочу его знать! Мне это — не безразлично! Можете вы…
Селивёрстов оборвал:
— Ты кто такой? Сиди, и жди!..
— Сколько?
— А ты что — торопишься?
— Нет! Сейчас чаю попьём!..
— Вот и попей! Остынь там маленько…
— От чего? От чая?
— От перегрева мозгов! И — заткнись! Не мешай мне думать…
Зимин замолчал.
Селивёрстов увидел из окна — штурман уже кружил над аэродромом. Мог управлять только малыми кренами — ни высоты, ни скорости изменить он не мог. Рядом, словно прилипшие по бокам, шли истребители. Разве можно на такой скорости прыгать…
Селивёрстов понимал: прыгают, если надо, и на больших скоростях. Но риск сломать позвоночник при таких обстоятельствах не исключается. Всё будет зависеть от выдержки экипажа. Не забудут в горячке инструкцию — останутся полноценными, растеряются — парашюты доставят на землю калек. Либо вообще не раскроются. Чтобы открыть парашют, надо оставаться в сознании. Судя по Зимину с его языком — вон как мило поговорили! — можно надеяться, что сознания не потеряют, и разговор на земле будет продолжен. О сознательности. Впрочем, до этикета ли ему там, в воздухе!.. Остался бы живым. И не ругать он его будет, а расцелует за мужество и "находчивость". А нарушение правил радиосвязи — им обоим простят. Не часто случается. Да и не от распущенности!..