— Ну, как там дела, "641-й"? — запросил Селивёрстов невесело, словно только что надеялся на чудо, да вспомнил в последний момент, что чудес не бывает.
— Всё по-прежнему, — ответил ведущий истребитель. И вдруг беспощадно предположил: — А может, он умер? Что делать нам?..
Лицо у полковника вытянулось и стало землистым. Понял: от катастрофы уже не уйти — назревает. Вопрос заключался лишь в количестве: сколько погибнет? Один Русанов или кто-то присоединится ещё? Катапультироваться на такой высоте и на такой скорости — что по тонкому льду на озёрах ходить… Чуть зевнул, и прощайте навеки. И вообще…
Что "вообще", додумывать не стал — ничего хорошего для него впереди не вырисовывалось. Велел вызвать полкового врача, осматривавшего экипажи перед полётами.
— Что будем делать? — напомнил истребитель.
Надо было принимать решение, откладывать больше некуда. И Селивёрстов его принял:
— Передний 406-го? Остыл?.. Как слышишь?
— Хорошо слышу, — ответил Зимин безрадостно.
— Тогда слушай внимательно…
А сам все не говорил, все ещё на что-то надеялся. Знал: чудес вообще-то не бывает. Но в авиации — только в авиации! — всё же случаются. Любого старослужащего спроси…
— Ну? — подтолкнул Зимин.
— Слушаешь, значит?
— Ну, чего вы тянете, как нищего за х..!
— А то тяну, что побыл бы ты на моём месте!.. Сопляк.
— Согласен поменяться.
— Ладно тебе, Саша, извини…
— И вы, тоже.
— Хорошо. Разверни "телегу" на северо-восток, и дуй с этим курсом по прямой. Подойдёшь к безлюдному району, покидай вагон! Как понял?
— Вас понял: катапультироваться за посёлками, — ответил Зимин дрогнувшим голосом. — А как же передний?..
— Выполняй, Сашка, приказ, понял! — рявкнул командир полка в микрофон. — Говорил же тебе!.. Чем слушал?.. — И тут же переменил тон: — Что же мне теперь из-за него — и вас гробануть?!
— Понял, беру курс! — ответил Зимин, почувствовав, как дрожат ноги. Вон, какой оборот приняло дело! Им — прыгать, а Русанову — дальше одному, уже в "чёрном" вагоне. Билет уже куплен…
Не верилось, что больше никогда не увидятся. И всё ещё не понимая, что могло с лётчиком произойти, Зимин опять переключился на внутреннюю связь и принялся звать:
— Лё-шка-а!.. Что с тобой, очнись! Лё-шка-а-а! Кома-н-ди-р!.. Через 5 минут — покинем самолёт!..
Русанов молчал.
Зимин передал приказ радисту:
— Серёга! Командир полка…
— Знаю, слыхал. А как же лётчик?..
— Ты же слышал: не отзывается. Приказано прыгать, понял!
— Понял. А может, ещё походим?.. Горючее есть.
— Хорошо, ещё 5 минут. А потом — приготовиться, и… по моей команде. Понял?
— Понял. А как же командир? Вдруг он живой.
— Да что ты заладил!.. — озлился Зимин, ощущая в глубине души и свою вину за случившееся: "Поздно поговорил, раньше надо было!" И закричал на радиста: — Не хочешь жить — оставайся и ты с ним! Что я могу?!.
— Я понимаю теперь командира полка…
— Послушай, Серега! Не испытывай судьбу — отвернётся! Кто намечен, тому уже… Ладно, хватит! Прыгаешь или нет?!
— Слушаюсь, — глухо отозвался радист и замолк.
Оба понимали, что произойдёт.
Радисту нужно вывалиться вниз, через люк, который закрыт пока под его ногами тяжёлой прямоугольной плитой. Наружная часть плиты является в полёте продолжением фюзеляжа. Чтобы эту плиту отодвинуть для прыжка вниз, есть специальное устройство с гидравлическими штоками по бокам. На земле, когда встречного потока воздуха нет, радист легко отодвигает плиту вниз. Открывает маленьким вентилем воздушную систему и подаёт к выдвижным штокам давление в 2 атмосферы. Штоки отодвигают плиту наружу, чтобы радист мог выйти из кабины на землю. Есть и наружное управление этими штоками — от кнопки в фюзеляже. Когда радист приходит утром на аэродром, он открывает на фюзеляже крохотный лючок, нажимает на кнопку, чтобы пустить сжатый воздух в штоки, и те выдвинут плиту наружу. А вот, если радисту потребуется открыть входной люк в полёте, чтобы выпрыгнуть из кабины, тогда малого давления в воздушной системе недостаточно. Поэтому в кабине есть ещё один воздушный вентиль — аварийный. От него к штокам подаётся давление в 80 атмосфер. Плита резко преодолевает встречный поток воздуха, выходит наружу и делает перед вываливающимся телом радиста как бы заградительный щит, который спасает его от удара встречной струи. Удар этот таков, что может разорвать до ушей рот, раскрытый по забывчивости, если радист прыгает без кислородной маски, когда высота небольшая. А может сломать и позвоночник, как хрупкую веточку. Но этого не случается из-за стальной плиты, которая принимает на себя первый удар и загораживает собою тело человека. Ниже плиты удар воздушного вихря уже мягче. И радист, не теряя сознания, открывает свой парашют.