Завозилась на своей кровати и Машенька у себя в светёлке. Дверь туда, к ней, была не навешена, вместо неё полог висит, и Русанову Машеньки не видно, только слышно. Прислушался — доносится что-то похожее на прикрываемое ладошкой всхлипывание. А может, показалось. Русанов осторожно разбудил Ракитина, и оба они принялись тихо одеваться. Потом брились в прихожей, умывались под рукомойником над тазом — прошло ещё с полчаса.
Прощались с хозяйкой и её дочерью, одетые в дорогу, с чемоданами, во дворе. Василиса вздрогнула, торопливо вытерла тёмную руку о фартук, протянула её сначала Ракитину, а потом Русанову, и выпустила ладонь Алексея не сразу — задержала. Посмотрела на него выцветшими глазами, негромко сказала:
— Может, не свидимся боле, будь счастлив, Лексей Иваныч! Не обижайся. В эвтом деле не бывает виноватых. Нам ить тожа не больно повезло. А ты — парень, не засидисси…
Алексей понял, на что намекала старая колхозница, смутился и, чтобы скрыть растерянность, перевёл разговор на другое:
— Так ведь гора с горой, Василиса Кирилловна. На зиму-то… всем запаслись, проживёте?
Она поняла его тоже, поддержала:
— Перезимуем. Одной картохи, почитай, 40 мешков набрали! Так что и невеликие деньги будут. А за слово заботливое — спасибо! Да што там — за всё спасибо! Хорошо вы тут жили, как родные. — Всхлипнув, Василиса опомнилась, сдержала себя и пошла к корове в хлев. Однако обернулась: — С Богом!.. — И перекрестила обоих лётчиков мелким торопливым крестом — стеснялась.
Машенька всё это время стояла, опустив голову, грызла былинку, вычерчивая что-то носком ботинка по сырому песку. Русанов взглянул на её льняные волосы, сиротски опущенные плечи, ситцевое, выцветшее, как глаза Василисы, платьице, аккуратно заштопанное на локтях, покрасневшие и припухшие веки, увидел комочки груди, выступавшие под платьем, и ощутил, как его душу охватывает не только нежное чувство, но и пронзительная жалость. Девушка показалась ему такой несчастной и одинокой, что ему захотелось избить своего товарища беспощадно и тяжело. Но, вместо этого, он подумал: "Надо её обнять и поцеловать на прощанье. Тогда и Генка… А ей — хоть капелька радости, а может, и надежды…"
— Ну, Машенька, давай прощаться, — сказал Алексей как мог бодро и весело. Улыбнулся ей, погладил по голове, и привлекая к себе, вздохнул: — Не забывай тут нас.
Лицо девушки дрогнуло, глаза поражённо расширились:
— Я-то? Это я-то забуду?!.
И стало Русанову неловко, нехорошо совсем — добавил, называется, радости… Уж лучше бы не трогал девчонку вовсе, вон как разрывается она между ним и Ракитиным на части, да и вообще от своего девичьего горя.
К Маше подошёл Ракитин.
— До свидания, Маша! — Протянул руку. — Будь счастлива тут… — Ракитин неуверенно потянул девчонку к себе и хотел поцеловать, как Русанов — в щёчку, но она сама подставила губы, вырвала руку и неожиданно для него обвила его шею.
Вышло небольшое замешательство. Маша, видно, забылась и всё не выпускала Ракитина, часто-часто целуя его, а он стеснялся её отстранить и чувствовал себя виноватым. Прощание затягивалось. Ракитин был красный, оторопевший. Хорошо, что не видела ничего Василиса, ушедшая к своей корове в хлев.
— Прощай, прощай, родненький! — выдохнула, наконец, Машенька и рывком отшатнулась. Глаза у неё были застывшие, синие. И ни слезиночки в них, один только ужас. Так смотрят на тех, с кем расстаются навеки и потому не могут уже ни сказать ничего, ни пожаловаться. Она даже адреса у них не спросила — никакой у неё надежды.
Русанов смотрел на её побелевшее лицо, обморочно подкашивающиеся ноги. Девчонка рукой нащупала деревянную стену дома, и Русанову стало больно до крика. Больно ему было и после, когда пошли от дома по выбитой коровами тропинке и, притихшие и виноватые, даже не оглядывались. Откуда-то понизу наносило влажный дым на кусты — где-то жгли из сырых листьев костёр — дым был горький. Кажется, и Ракитин понял, что не шуточки всё, не детство. Вздыхал и молчал. Молчал и Русанов — что тут скажешь? Всё лето молчал, видя, что с девчонкой творится. Да теперь — что, кончилась их командировка, улетают…
За ними по тропинке тянулся мокрый след: пала роса на траву. Идти было скользко, оба тяжело дышали. Потом Русанов не выдержал и обернулся.