Мое состояние не подавало на разумное выживание, я дичал полуголый в постели, сходил с ума, нервничал, и рвота подбиралась слишком близко к мозгам, это убивало меня.
Лучший способ немного взбодриться и припустить рвоту – это прогуляться на свежем воздухе.
Я шел по аллее, по которой часто гулял, она не вызывала у меня успокоения или какой-то глупой радости, я гулял по ней, чтобы обдумать людей, мое отношение к ним, мой секс с ними. И конечно, я мечтал. Отчасти хожу я медленно, не торопясь, в этом нет скрытого смысла, он есть только в одном – проходящие девушки идут всегда впереди меня, и на чьи ноги я засматриваюсь. И это не исключение, мысли об убийстве – не кого-то, это смелый поступок, не для меня – я об убийстве себя. И они отходили, смотря на лучшую работу Бога, я представлял на сколько он велик, и я понимал – куда я попаду после, там не будет женских ног. Там только волосы и члены. Еще неподалеку от аллеи есть винная лавка, которая и была главной причиной всего – людей, симпатичных ножек, самоубийства.
Хоть я был частым гостем винного магазина, ко мне никак иначе не относились – обычный клиент с вином, совершенно обычным вином. Похоть, самоубийство, безумница-любовь, полная безумица, утрата смысла во всем, кроме вина – мысли каждого второго человека с бутылкой вина. Но в этот раз я пришел за другим. В корзину попали 2 бутылки хорошего виски, ломтик сыра, тонкие колбаски и небольшой набор нарезанных фруктов. Расплатившись. Молодая кассирша, которой не было до меня дела, не было и дальше до меня никакого дела, я не возражал, ведь я всего человек с 2 бутылками виски.
Уже дома я быстренько откупорил одну, напился и завалился спать. Любовь спасет мир – велика правда. Алкоголь спасает потерянные жизни – отец великой правды. Хоть и ненадолго.
Дела были плохи, мне трудно забраться на девятый этаж, а то и выше девятого. У меня перехватывало дыхание, я бежал и после нескольких громких стонов был на крыше. Это была сумасшедшая идея, казавшаяся мне выходом. Я прыгнул с крыши дома, большего девятого этажа, упал на колени и снова встал, это было так же трудно, как забраться на крышу, и это была безумная идея. Я вставал и шел к Сами. Сами, моя длинноногая принцесса, она была со мной в России. Я обнимал ее и снова шел на крышу, бежал по лестнице, задыхался и прыгал с крыши, вновь на колени. В этот раз Сами была рядом со мной и помогла встать, и вновь я обнимал ее, она была теплая, очень теплая, а я, кажется, был в шортах и футболке. Сами была теплой, улица была холодная, там был снег. Сами помогла встать мне, и я бежал снова на лестницу прыгать.
Сами. Я проснулся, это был очередной сон, а со мной сейчас полный рот блевотины, я вскочил с кровати и добежал до унитаза. Бог где-то рядом с создателем унитаза.
Хороший виски хорошо испачкал мне унитаз. Я сидел неразлучно, немного приходя в себя. Сами, эта кобыла не дает себя забыть, она больна, она глубоко забралась мне в мозги, она распространяет болезнь, и первый на это отреагировал мой желудок. Это страшно – любить того, кого не существует.
Выблевав остатки, я протер унитаз, мне нужно заботиться о нем. Этот засранец не раз выручал меня из беды. Я решил не останавливаться на нем и убраться в доме.
Зеркало в комнате, в верхнем его углу, было полностью обосрано мухами. Когда мне везло? Иногда, когда напивался и не блевал, как прорванный гидрант. Когда мне еще везло больше? Когда удавалось отыметь жрицу алкоголя. Еще? Когда имел жрицу любви. А самое большее мое везение, или мое счастье, или как тогда мысли – к смыслу жизни. Чего я вру, смысла нет, есть только силы терпеть этот смысл. Так или иначе, лучшее, что я испытал, была Сами. Моя выдуманная длинноногая Сами.
Мой носок был придавлен ножкой кровати, кровать тяжела, а я пьян. Коллеги-жополизы, как они поживают? Мне насрать, как они поживают, суки, думают только о двух ориентирах в жизни. Первый и главный их ориентир – жопа, второй и следующий после главного их ориентир – снова жопа. Смех и не больше. Если только еще раз. Жопа.
Не торопясь, я навел в комнате порядок. Порядок в облаках, порядок в половой жизни моей соседки, порядок в полке для носков, порядок на конвейере батончика «Марс». Порядок мне казался во всем, во всем, где нет места моей голове, она больна, уже давно. Я не способен терпеть этот мир долго. Как долго? Как терпят семейные люди, трудяги или даже алкоголики. Мой мир рухнул в понимание, что завтра новый день, но все по-старому и это бесконечно, пока не станет мира. Моего. Я так же разочаровался, когда понял, что женщины срут.