Разумеется, много нового дали исследования историков, появлявшиеся в последние два десятилетия. Обозреть их в какой-то мере едва ли возможно. Выделю лишь многочисленные публикации Р. Г. Скрынникова по политической истории России начала XVII века, в том числе его книги «Самозванцы в России начала XVII века» (Новосибирск, 1987); «Григорий Отрепьев» и «Смута в России в начале XVII века. Иван Болотников» (Л., 1988). Новые материалы содержались в работах по истории крестьянских войн в России XVII–XVIII вв., особенно в капитальном трехтомнике «Крестьянская война в 1773–1775 гг. в России» под редакцией В. Мавродина (Л., 1961–1970).
После выхода в свет монографии 1967 г. продолжались находки списков «Путешественника Марка Топозерского», обозначившего легендарный путь в Беловодье. Значительный интерес представляет статья Н. Н. Покровского «К постановке вопроса о беловодской легенде и бухтарминских „каменщиках“ в литературе последних лет».[22] Интересующие нас проблемы разрабатывались в целом ряде публикаций сибирских и уральских исследователей (А. И. Лазарев, В. П. Кругляшева, Н. А. Миненко, Т. С. Мамсик, А. И. Мальцев и др.). Появились значительные материалы по истории сибирских старообрядцев и их рукописного наследия.
Социально-утопические легенды русских крестьян в Манжурии и Японии с большим успехом разрабатывались известным японским славистом Е. Накамура,[23] а также в рецензиях и статьях Т. Баннаи.
В 1987–1994 гг. вышли три книги А. С. Мыльникова, который специально сосредоточился на изучении откликов русских социально-утопических легенд у южных (Югославия) и западных (Чехословакия) славян и фигуре царя Петра III как прототипа легенды о Петре III-«избавителе». Первая из его книг называлась «Легенда о русском принце. Русско-славянские связи XVIII века в мире народной культуры» (М., 1987), вторая — «Русский принц, его прототипы и двойники-самозванцы» (Л., 1991). И, наконец, обе книги были с некоторыми дополнениями изложены на немецком языке — Mylnikov A. Die falsche Zaren Peter III und seine Doppelganger in Russland und Osteuropa (Eutin, 1994).
Повторим еще раз: сравнительное изучение так называемого «народного» утопизма и утопических идей ученых, философов, социологов и попытки реализации этих учений политиками показало (при всем различии их форм), что утопизм — неотъемлемая составная человеческого мышления, органическое для человека стремление сопоставить действительность с идеалом, с представлениями о возможности улучшить, усовершенствовать человеческое общество. Отсюда известное выражение О. Уальда «Карта, на которой не обозначен остров Утопия — не верна» или тезис А. Франса «Утопия — это принцип любого прогресса» и т. п. В то же время опыт XX в. приводил и к иным заключениям. О. Хаксли предпослал одному из своих романов эпиграф Н. Бердяева: «И теперь стоит другой мучительный вопрос: как избежать их (т. е. утопических идей. — К. Ч.) окончательного воплощения».
Как констатировала составительница одного из весьма содержательных сборников «Утопия и утопическое мышление. Антология зарубежной литературы. Переводы с английского, немецкого, французского и других языков» (М., 1991) В. А. Чаликова, пик подобного страха перед реализацией утопий в странах Европы и Соединенных Штатах пал на 1950-е—1960-е гг. нашего века. В эти же годы публикуются не только значительное число исследований природы утопий, но и активно продолжается развитие традиции как теоретических, так и литературных «антиутопий» (от «Мы» Евгения Замятина до известных антиутопических романов Дж. Оруэлла, Р. Шекли, Э. Берджеса и др.). Утомленный многословными обсуждениями подобных проблем, С. Кьеркегор писал, что нет концепции более скучной и бесцветной, чем вечное блаженство. Однако как показали уже наши дни, политический крах утопических экспериментов (как в масштабах небольших человеческих объединений, так и во всеевропейских масштабах), как бы ни казались убедительными теоретические антиутопические выкладки, не может остановить функционирование утопий и в наши дни — даже в России, пережившей процесс полнейшей деформации изначальных романтических концепций. Попытки немедленного воплощения утопических мечтаний и надежд в годы Гражданской войны и в первые пореволюционные годы с большой художественной силой были изображены в романах лучших русских прозаиков XX в. — А. Платонова («Чевенгур», «Котлован», «Ювенильное море») и М. Булгакова («Роковые яйца», «Собачье сердце» и т. д.). Вместе с тем известно, что в эти же годы, как и в годы коллективизации сельского хозяйства отдельные группы русских крестьян Сибири уходили за пределы Советского Союза на поиски все того же Беловодья. Сведения об этом есть и известно, что некоторые их группы побывали в Китае, а позже оказались в Бразилии и даже в Соединенных Штатах (штат Орегон). С другой стороны, после революции и после казни царской семьи в Екатеринбурге возникали слухи о том, что царевич Алексей или кто-то из его сестер, дочерей Николая II, будто бы живы, и даже появлялись самозванцы и самозванки, эксплуатировавшие эти легенды.
22
23