— Да, Елена, на тебя… — сказал Мушег, смущенно отводя взгляд. — Ты не слушай ее, она старая женщина с… как это у вас говорят?.. С предрассудками. Говорит, что у тебя нога тяжелая, поэтому пошел этот проклятый град. Не обращай внимания.
Потрясенная Елена уставилась на него:
— Я? Виновата, что пошел град?..
— Глупости все это, темнота, не надо обращать внимания, Лена.
— Она сумасечий женщин! — выкрикнул в сердцах Гришик, вытирая кулачками слезинки с глаз.
Елена только теперь поняла, что старуха так неистово проклинала ее…
— Та-ак… — проговорил Арсен, выслушав рассказ отца. — Докатились, значит, дальше вроде некуда…
— Да ты слишком не переживай. Дурной, коварный человек способен мир и покой семьи превратить во вражду и смуту… Сам знаешь, женщина — она и есть женщина, языком мелет, а мозгами пораскинуть… да где их взять, мозги-то? Вот как, значит, получается, сынок.
Некоторое время они молча курили, попыхивая в темноте огоньками сигарет.
— Хотел бы я знать, — задумчиво произнес Арсен, — кто был виноват несколько лет тому назад… Помнишь, какой был град? Добрую треть наших виноградников тогда будто корова языком слизала. Помнишь, отец? Еще комиссия к нам приезжала из области, акт составила и списала эти виноградники, помнишь?
Старик сокрушенно вздохнул.
— Помню, конечно, разве такое забудешь?…
Арсен встал.
— Ну вот и хорошо, что помнишь. А где мать?
— Спят они. Сестра дала лекарство…
— Понятно, я пойду спать, мотался весь день по виноградникам, устал, как бездомная… Ты, отец, при случае скажи матери и тетке скажи — если еще хоть раз, только один раз повторится эта дикость, я возьму Елену, уеду отсюда и ноги нашей в этом доме не будет. Так им и скажи.
Отец, медленно подняв голову, с глубокой скорбью долго смотрел на сына.
Поднимаясь по деревянным ступенькам, Арсен почувствовал, как его всего трясет. Он бесшумно, чтобы не разбудить Елену, отворил дверь и, не зажигая света, стал раздеваться.
— Зажги свет, я не сплю, — отозвалась она.
— Да не стоит, уже спать пора. — Он лег рядом с ней, привычно провел ладонью по ее лицу.
Елена поняла. Улыбнулась в темноте.
— Я не плакала.
— Ты у меня молодчина.
— Тебе айрик рассказал?
— Да.
— Зачем? Ну, старая женщина, сказала безобидную глупость…
— Это не безобидная глупость, и она может повториться, если не предотвратить.
— Ты очень устал, родной. — Она потянулась и поцеловала его в щеку. — Ты очень устал, тебе надо выспаться.
— Очень. Ты тоже устала.
Елена тихо засмеялась.
— На мне пахать можно, я многожильная!
Но глаза у нее тоже слипались.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Вода гулко булькала на дне большого медного кувшина. По мере того как кувшин наполнялся, гул становился все тоньше и тоньше и наконец превратился в тихое журчание. Елена машинально протянула руку, чтобы закрыть кран, но вспомнила, что никакого крана нет. Через щели каменных глыб, прячущих истоки родника, бежали три струи кристально чистой воды, стекая в выдолбленное углубление в большом дереве. Этот выдолбленный дуб назывался «нов» и был похож на лодку. Вода, переливаясь через край этого нова, весело журчала между камнями, сливаясь с бесшумной из-за мелководья речушкой, разделяющей село на нижнюю и верхнюю части.
Сюда сходился на водопой сельский скот, вечерами возвращаясь с пастбищ.
В десяти шагах две женщины, подоткнув юбки, полоскали в речке полосатые домотканые ковры, бойкими, визгливыми голосами о чем-то переговариваясь с бригадиром Рубеном Григоряном.
Несколько минут назад, подъезжая на мотоцикле к речке, он приветственно, как старой знакомой, помахал Елене рукой. Ей нравился этот немногословный, всегда учтивый, всегда спокойный богатырь. Как-то Арсен сказал про Рубена: «Он настоящий мужик, на него можно положиться». Рубен был еще молод, ему не было и тридцати лет, хотя ранняя седина уже коснулась его коротко стриженных волос. Поговаривали, что все девушки села влюблены в него.
Нравилось Елене и то, как он ездит на своем мотоцикле: ровно, не спеша, как бы щадя своего железного коня, словно это не машина, а живое существо. Впрочем, Елена уже давно заметила, что в селе много мотоциклов и все с колясками. Сельчане к ним относятся очень бережно, не то что в городе.
— Это у нас, у крестьян, в крови, — объяснил ей Арсен однажды вечером, разбавляя простоквашу ледяной водой. Елена уже знала, что простокваша здесь называется смешным, на японский лад, звучным словом «мацун». Мацун с водой — это «тан», он хорошо охлаждает и утоляет жажду.