— Да, — обрадованно кивнул Гришик.
Мушег и отец Арсена возились под большим тутовым деревом позади дома.
На нижней ветке дерева висела, привязанная за заднюю ногу, полуосвежеванная туша теленка.
— Доброе утро, — приветствовала их Елена.
Мужчины, обернувшись к ней, заулыбались.
— Доброе утро, Елена, — сказал Мушег. — Почему так рано встали?
— Я прекрасно выспалась. — Она взглянула на тушку теленка. — Бедный малыш! Как же это случилось? Веревка, наверное, короткая была, да?
Арсен на армянском сказал отцу, что Елена плакала. Тот засмеялся, посмотрел на Елену, покачав головой, что-то сказал.
— Отец говорит, для того скотину и держат, чтобы при необходимости ее использовать; если из-за каждого теленка плакать, слез не хватит, — перевел Арсен.
Дед Мисак был от природы человеком стеснительным, он немного знал по-русски, но не настолько, чтобы вступать в разговор, поэтому предпочитал либо молчать, либо говорить на армянском.
— Нет, айрик, если бы я его вчера не видала, мне не так жалко было бы, — сказала Елена. — Вчера я подходила к нему, гладила, и он меня лизнул в руку, я даже сейчас чувствую теплую шершавость его языка…
В этот момент к ним подошла тетка Ануш, высокая, сухая, с поджатыми тонкими губами, она принесла и поставила перед Мисаком ведро воды, даже не взглянув на Елену, которая, впрочем, заметила это, но, обращаясь к ней, сказала просто:
— Доброе утро, тетя Ануш!
Та лишь что-то пробурчала в ответ, не разжимая губ, и, повернувшись, пошла было прочь, но, отойдя на несколько шагов, оглянувшись, сказала по-армянски:
— Гришик, не стой там, иди домой!
— Э-э-э, почему? — воспротивился мальчик. — Я не хочу домой.
Мушег недовольно взглянул на Ануш.
— Он нам помогает здесь… а что дома будет делать? Гришик, возьми у деда кружку и полей мне на руки.
Елена с недоумением смотрела то на Мушега, то на уходившую недовольную тетку, то на Арсена. Последний делал вид, что ничего не замечает, стараясь не глядеть на Елену. Потом решительно сказал:
— Ну что, пойдем, Лена? Иди позавтракай, и пойдем.
— Пока не хочется.
— Тогда пойдем.
— Куда это вы собрались? — спросил отец.
— Хочу показать ей село, да и мне надо к директору зайти. Ну, пошли?
Елена повернулась к Арсену, посмотрела на него чуточку дольше, чем надо, потом сказала:
— Пойдем, только переоденусь.
Вернувшись в свою комнату, Елена остановилась в дверях и задумчиво посмотрела вокруг. Уже знакомая со вчерашнего дня смутная тревога опять начала окутывать ее сердце…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Тот же выгоревший «газик», за рулем которого на этот раз был Арсен, — это была его служебная машина, — медленно выехал со двора. Елена сидела рядом с мужем и во все глаза смотрела в окно.
— Ты куда-нибудь спешишь? — спросила она.
— Не очень. Ты хочешь посмотреть село?
— Интересно же…
— Тогда поедем на малой скорости. — Он повернул руль вправо, вывел машину на широкую, всю в ухабах и лужах улицу. — Это вот наша, так сказать, центральная улица.
— Вот эта? А как она называется?
— Никак. Просто улица. Не называть же Невским проспектом!
Солнце только что выглянуло из-за ближней горной гряды, позолотив дома и склоны далекого Мрава-сар[3]. Косые теплые лучи били в переднее стекло машины. Елена невольно жмурилась и морщила нос, чтобы не чихнуть. По обеим сторонам «центральной улицы» причудливо перемежались одно- или двухэтажные добротные каменные дома и приземистые, построенные еще в начале века глинобитные мазанки с подслеповатыми, крохотными, как верблюжий глаз, оконцами. Перед каждой мазанкой был тонир, напоминающий игрушечный вулкан с кратером, полуметровым конусом возвышающимся над землей.
— Постой, что это? — спросила Елена.
— Тонир.
— Что?
— В них пекут хлеб.
— Как? В этих ямах?
— В них разжигают огонь, и когда стенки раскаляются, на них лепят тесто. Ты же вчера ела.
— А я думала, их пекут в печах, как в русских деревнях! А можно посмотреть? Ты мне обязательно покажешь, да? — Но тут ее внимание привлекло другое. — Ой, Арсен, посмотри, ослик! Живой ослик! Настоящий! Какой симпатичный!
Возле покосившегося, с закопченной дверью хлева стоял серый с белым брюхом ослик и беззвучно постукивал метелкой хвоста по задним ногам.
Он был привязан к валявшейся на боку повозке без колес. Тут же, в пятнадцати шагах от ослика, возвышался недостроенный Дом культуры, вполне современной постройки, немного даже щеголеватое архитектурное сооружение, выложенное розовым местным туфом. И самое странное было то, что рядом с этими мазанками, арбой, тонирами, осликами оно не смотрелось как нечто чужеродное, а вполне гармонировало с ними. Куда бы ни глянула Елена, повсюду видела эту прелестную смесь добротной национальной архаики и прочной, устоявшейся современности. Вот она, современность — ползет по тесной улочке, лязгая гусеницами, в солярочном чаду в образе мощного бульдозера, на повороте едва не зацепив симпатичного ослика, но вовремя свернув в сторону.