— Да вроде все нормально. Ты еще не был в бригадах?
— Нет, только собираюсь. А как там мой молодняк у Большого оврага?
— Хорошо, — заулыбался Рубен, — лоза прет вовсю! У тебя рука легкая, Арсен, добрый будет урожай у Большого оврага.
— Ну, это еще не скоро. Директор у себя?
— Полчаса назад уехал.
— Куда? Вон же его «Волга».
— Он на «уазике» уехал.
— Значит, он где-то здесь, недалеко. Ладно, мы поедем.
— Где тебя ждать?
— Я сейчас на Большой овраг, а оттуда проедусь по бригадам. Во второй и встретимся.
Рубен кивнул и пошел к своему мотоциклу.
— Поехали, Лена, — сказал Арсен, беря ее за руку.
— А далеко ехать? — спросила она, садясь рядом с мужем.
— Минут десять.
Все эти десять минут машина шла все вверх и вверх по каменистой дороге, серпантином вьющейся по склону. На одном из поворотов Елена обернулась назад и увидела село. С этой высоты оно выглядело игрушечным: белые кубики домов издали казались пришитыми друг к другу зеленью деревьев.
— Ну и дорога же тут! У меня даже голова закружилась.
— Привыкай, Елена, и чем скорее, тем лучше.
Справа от обочины, на вершине холма, стоял обелиск.
— А вон там что? Братская могила? — спросила Елена.
— Здесь увековечена память наших односельчан.
Арсен подрулил машину к высокому обелиску из серого гранита. По сторонам его подножья стояли две большие каменные чаши, в которых двумя огромными неувядающими букетами цвели розы.
Они вышли из машины, остановились у обелиска. Елена хотела прочитать надпись, но она была на армянском языке.
— Что там написано? Переведи, пожалуйста.
— Как обычно: «Вечная память павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины в годы Великой Отечественной войны»… Понимаешь, из нашего села ушли на фронт триста шестьдесят четыре человека, среди них четыре девушки. Вернулось только сорок два. Все четыре девушки тоже погибли. Вот такая выходит штука, Лен…
— Какой ужас… — тихо произнесла Елена. — Из такого маленького села…
— В те годы село было еще меньше. Так что почти все мужское население полегло. Из одной семьи на фронт ушли семь братьев, шестеро из них не вернулись, в другой семье погибло пять человек, в третьей — четверо, и так далее.
Елена подавленно смотрела на обелиск. Арсен ее не торопил.
— Просто уму непостижимо, за тысячи километров от фронта.
— Война была везде, Лена, по всей стране.
— Господи, неужели это может повториться? Люди в мире как будто обезумели. Возьмешь в руки газету, а от нее на тебя атомной войной пахнет, страшно даже… Как ты думаешь, война может быть?
— Ты представляешь, недавно сон видел: будто вот оттуда, со стороны Мрава-сар, вдруг появляются самолеты, не один, не два, а много, очень много. Крылья у них блестят, сверкают от солнечных лучей, потом начинают сбрасывать бомбы, горят дома, пшеничные поля, все вокруг горит. Крик и плач, неразбериха, и, представляешь, бомбят-то наши, советские истребители бомбят, свои — своих же граждан, ужас какой-то… Вот такой страшный сон видел. По поводу войны я думаю, что, наверное, у человечества все-таки хватит ума не начинать ее. Во всяком случае надо постараться, чтоб ее не было.
— Баба Оля мне много рассказывала про войну, про оккупацию, про свою подпольную работу, о расстрелах, которые учиняли фашисты. И знаешь, часто вспоминала про того спасенного грузина. «Где-то он сейчас, жив ли, нет ли?» Переживала как о родном сыне. — Елена потерла лоб, пытаясь поймать утерянную нить разговора. — О чем это я? Да! Вот сейчас я смотрю на этот памятник, вспоминаю рассказы бабы Оли — и такими мелкими, смешными кажутся наша каждодневная суета, склоки, скандалы из-за тряпок, из-за разбитой чашки, из-за лишнего рубля… Разве гибели стольких людей мало, чтобы те, кто уцелел, стали добрее, чище?!..
Арсен смущенно пожал плечами.
— Не знаю, Лена, это слишком сложный вопрос, чтобы на него ответить с ходу… Ну что, поедем дальше?
Елена молча повернулась и пошла к машине.
Арсен остановил машину на обочине. Впереди стоял новенький «уазик» без тента. Директор совхоза не любил ездить под тентом, не выносил запаха перегретой на солнце прорезиненной ткани.
— Лена, ты выйдешь или хочешь отдохнуть в машине?
— Ну что ты! — Елена поспешно вылезла. — Ах, какой воздух! Мятой пахнет! — Она взяла Арсена под руку. — Ну, показывай!
— Что показывать? Все перед тобой. Отсюда начинается мое хозяйство.
В первую минуту Елена была разочарована. Перед ней раскинулось поле, одним краем взбегая вверх по довольно крутому склону и теряясь где-то за гребнем горы, а другим — уходило вниз, к подножью, сливаясь с редколесьем. Поле было распахано, его разрезали прямые, как по линейке, ряды молоденьких саженцев с только что поднявшимися первыми, еще неокрепшими, ломкими веточками, с крохотными букетиками нежных бледно-зеленых, пока не набравших силу, листочков на них.