"Товарищ (то есть Бордига) предвидел, что это собрание включит в себя часть, посвящённую проблеме Америки и западных капиталистических стран в частности, притом, что предыдущая большая работа достаточно чётко очертила общее определение нашего взгляда на Россию и на её социальную экономику. Она показывает марксистскую концепцию двойной революции, при которой одна половина прививает другую, или нечистой революции (придавая этому термину историческое, а не моральное значение). Диалог (со Сталиным) и другие тексты в достаточной мере систематизировали эту часть, теперь мы должны проанализировать чистую, антикапиталистическую, пролетарскую революцию".
Но пуповина, связывавшая эту партию с русской революцией, была слишком прочной и все эти объяснения недостаточно чётко объясняли для них 'загадку'. Они сочли, что эту тему следовало разрабатывать и далее. После «Факторов расы и нации в марксистской теории» и «Аграрного вопроса», которые стали введением в историю России (Бордига настаивал на тезисе капитализм = аграрная революция, и на том факте, что аграрная проблема была центральной из тех, что должны были разрешить как русская, так и коммунистическая революции), ему пришлось вернуться к России и начать писать «Россию и революцию в марксистской теории».
Так, читатель может получить представление о том, как была рождена представляемая работа. Следует отметить, что большинство тем было рассмотрено в статьях фрагментарно и, кроме этого, что существовал постоянный обмен между объяснением русского общества и разъяснением критики политической экономии. Здесь присутствовала постоянная тема диктатуры пролетариата, которая могла бы направлять развитие производительных сил в необъятной России. Вот почему Бордигу в первую очередь интересовала природа государства: не только потому, что он не обманывался по поводу того, что государство могло не определяться экономической и социальной структурой. Он очень хорошо знал, что в России, начиная с определённого момента, социальные силы неизбежно должны будут уничтожить пролетарское государство, при отсутствии поддержки со стороны революции на Западе. Но для того, чтобы обнаружить вырождение этой революции он анализировал не экономическую сферу, а политическую. Только когда это государство стало полностью капиталистическим, он занялся социально-экономической структурой, потому что теперь надо было понять, как будут рождены силы, которым предстоит бороться за коммунистическое общество и на что им следовало ориентироваться. Довольно красноречивым является тот факт, что именно во время Двадцатого съезда, когда Россия открыто заявила о своей интеграции в капиталистический лагерь, он предсказал, что коммунистическая революция должна будет произойти в 1975-м.
Статьи Бордиги об СССР после 1957-го не очень интересны. Они служат лишь иллюстрациями к тому, что он говорил и объяснял в предыдущих текстах. Кроме этого, он энергично повторяет следующую аксиому: речь идёт не о строительстве коммунизма, а об уничтожении препятствий для его развития. Ему пришлось бы провести тщательный анализ развития КСП для того, чтобы сделать более фундаментальный вклад. Теперь (несмотря на несколько существенных замечаний, указывающих на возможное плодотворное исследование) это выглядело слишком ‘физиократическим’, потому что относилось к массе производства и ритмам его роста. В 1964-м, после провала экономических мер Хрущёва, его увольнения и удовлетворения требований колхозников, Бордига отмечает:
"Тем не менее, очевидно, что дорога к полноценным формам капитализма в России была тяжёлой и трудной и ей снова придётся столкнуть лбами крупный капитал с мелкой собственностью, которую крупный капитал не мог не поддерживать и не укреплять. Так он похоронил героические и широкомасштабные усилия большевистского авангарда, предвидевшего, что единственной возможностью для сопротивления в ожидании пролетарской мировой революции станет выжидание в осаждённой крепости государственного капитализма, контролируемого пролетарской диктатурой, отодвигая скачок к экономическому социализму в будущее, ко времени революционной волны в индустриализированных странах Запада".
К сожалению, этот диагноз использовался в прямой и полемической манере для того, чтобы показать, что в отличие от всего, что провозглашал Хрущёв, СССР не мог догнать США. Следовало задаться вопросом: существуют ли гео-социальные регионы, в которых КСП не мог развиться, а если бы и мог, не стоило ли бы это громадных трудностей, до такой степени, что даже положительные эффекты, существовавшие на Западе, были бы уничтожены в этих регионах? Но это подразумевало бы критическое отношение к действиям большевиков. Бордига не собирался поднимать этот вопрос. Он всегда поддерживал ленинистские установки и следовал им в своих выводах. Можно сказать, что, неким образом, русская революция осталась для него политическим феноменом, который должен был овладеть экономическими силами для того, чтобы выйти на дорогу к социализму.