«Какой лейтенант?» Это я уже не могу выдержать. Галинка такая хорошая. Лучше всех. А он… Копившиеся весь день злость и обида выплескиваются через край.
— Замолчи, гадина противная! — кричу я Ванюре и остервенело бью его по шее.
Ванюра ошалело соскакивает с телеги. Я тоже. Мы стоим друг перед другом, тяжело дыша.
— Паскудный гад! — твердо повторяю я. — Про Андрюху такое, про Галинку, лейтенанта какого-то…
— Ну, я тебе теперь, — засучивая рукава, деловито обещает Ванюра. — Ишь защитник нашелся! Ты в городе у себя распоряжайся. По шее еще.
Мои руки самопроизвольно поджимаются к груди.
— Чур, до первой краски, — сразу сообразив, что к чему, оживляется Пронька.
До первой краски — значит, до первой крови. Вначале это меня пугает. Но я превозмогаю свой страх. Ерунда! Я ему! Мне на правила наплевать. Я первый всаживаю звонкую пощечину. Щека у Ванюры сначала белая, потом густо багровеет.
— Н-на, врун паршивый. Н-на еще!
Но тут же от лобового удара я пячусь. Перед глазами начинают кружиться какие-то головастики. Я ведь драться-то вовсе не умею. Но отступать нельзя. Я слепо бросаюсь на ненавистного Ванюру. Все вранье! Вранье, что мы родились в один день, что нас мыли в одной бане, что мы уакали в один голос. Это мой заклятый враг!
— Ты фашист, гадина! — кричу я и бестолково молочу Ванюру по чему попало.
А он рассчитал и заехал мне в подбородок. В скулах даже что-то хрустнуло.
— Это тебе за гада, это за фашиста! — напомнил он.
— Все! — нарушает драку восторженный голос Проньки. — Краска! Краска! У Пашки краска из носу.
Но я ничего не хочу понимать. Смазываю на кулак кровь, хлынувшую из носа, и мне даже нравится, что теперь от моей крови у Ванюры в пятнах лицо и на рубахе отметина. О себе я уже не думаю. Пусть льется соленая теплая кровь. Но Ванюре я дам. Я… но опять натыкаюсь на тупой удар.
Ребята растаскивают нас.
— До первой краски, до первой краски был уговор! — кричит радостный, оживленный Пронька.
Ванюра успевает заехать мне в ухо. Почему-то этот удар обиднее всех.
— Ах ты фашист! Ах ты, не по правилам!.. Уже после краски! — кричу я, возмущенный Ванюриным вероломством, и вырываюсь, но нас снова растаскивают.
«Помахались, и хватит. Все разнообразие», — думают, наверное, дымовские. Но я готов вцепиться в Ванюру. Мне обидно, в груди горечь. Я лежу на пустых мешках лицом вверх. Небо расплывается в глазах, и меня душат слезы, душит обида. Потом обида вскидывает меня с места, я кричу Ванюре:
— Фашист, фашист!
— Я вот еще добавлю, — обещает Ванюра.
Он чувствует себя победителем. Несколько раз он порывается подбежать и всыпать мне за «фашиста», но я подстегиваю мерина, и Ванюра не может догнать, глотает пыль. Это меня немного успокаивает. Что, съел?!
Я чувствую, что нос у меня стал огромный, губы побольше Ванюриных. Как теперь я появлюсь в деревне? А у Ванюры только царапина на щеке. До вечера-то еще далеко. Надо остановить лошадь, помыться. В том овражке был ключ. Но опять Ванюра догонит меня и всыплет. А, пусть попробует!.. Нарочно остановлюсь. Еще подумает, что я струсил.
Я спустился в тенистый отладок. Там залегла прохладная темень. А вот булькает родничок. Бьется тоненькая, в шпагатик, струйка. Я набрал пригоршни студеной воды, от которой ломит руки. Омыл лицо. Сразу засаднило его. Подержал около носа. Ох, как вздуло! И верхнюю губу. Ну и лицо, наверное, у меня! Вроде стало полегче. А Ванюра!.. Ох, подлец! Он загнал моего мерина на озимь, а сам едет себе по дороге к деревне. И тут не утерпел, сотворил пакость. Нет, он свернул к пруду. Тоже, наверное, омыть лицо.
Пока я бегал за Цыганом, пока ловил его, Ванюра повернул от пруда, скрылся из виду.
К конному двору я подъехал уже в полутьме. Арап сидел в пахнущей хомутами конюшалке. Он выскочил сердитый, оттого что мы долго держали лошадей. Принял Цыгана, приказал прибрать хомут и дугу. Я это и так знал. Главное, чтоб он не заметил, какая у меня образина. А то разнесется тогда слух по всей деревне. Я не торопясь все убрал, медленно двинулся домой.
Кто это там стоит под тополями? Ванюра? Он. Ждет. Я на всякий случай поднял сук. Это первое, инстинктивное. Потом откинул его. Я и так ему всыплю. Он меня, конечно, для драки ждет. Я хочу пройти мимо, словно не замечая его.
— Эй, Паш! Пашка! — окликнул Ванюра. — Ты смотри ни гугу! Ведь сам согласился до краски. А то скажешь, что я тебя изувечил.
Ах, гадина, он так ничего и не понял! Ему просто драка. А за что я ему по роже влепил, ему непонятно.
— Ты гад, — крикнул я, — врун и фашист, ты ведь человека как обозвал! Ты понимаешь? — И желание мое исполнилось — влепил-таки я Ванюре по носу. Но тут же я получил ответный удар прямо по глазу. Этот удар окривил меня. Нет, я вижу, вполне сносно вижу.