2
В ущелье лежа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу.
И вот взглянул он в ту даль, что вечно ласкает очи мечтой о счастье.
— А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края? Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? Что им там ясно? А я ведь мог бы узнать все это, взлетевши в небо хоть ненадолго.
Сказал и — сделал. В кольцо свернувшись, он прянул в воздух и узкой лентой блеснул на солнце.
Рожденный ползать — летать не может!.. Забыв об этом, он пал на камни, но не убился, а рассмеялся…
— Так вот в чем прелесть полетов в небо! Она — в паденье!.. Смешные птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной. Там только пусто. Там много света, но нет там пищи и нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для дела жизни? Смешные птицы!.. Но не обманут теперь уж больше меня их речи! Я сам всё знаю! Я — видел небо… Взлетал в него я, его измерил, познал паденье, но не разбился, а только крепче в себя я верю. Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли творенье — землей живу я.
И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою.
Блестело море, все в ярком свете, и грозно волны о берег бились.
В их львином реве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной песни:
«Безумству храбрых поем мы славу!
Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время — и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!
Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!
Безумству храбрых поем мы песню!..»
<1894>
Серов В. А.
«Солдатушки, бравы ребятушки!
Где же ваша слава?»
Журнал «Жупел», 1905, № 1
Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.
Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.
И гагары тоже стонут, — им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.
Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах… Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!
Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому.
Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.
Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает.
Вот он носится, как демон, — гордый, черный демон бури, — и смеется, и рыдает… Он над тучами смеется, он от радости рыдает!
В гневе грома — чуткий демон, — он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, — нет, не скроют!
Ветер воет… Гром грохочет…
Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний.
— Буря! Скоро грянет буря!
Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:
— Пусть сильнее грянет буря!..
<1901>
Я — гулкий медный рев, рожденный жизни бездной,
Злой крик набата я!
Груб твердый голос мой, тяжел язык железный,
Из меди — грудь моя!
И с вашим пением не может слиться вместе
Мой голос: он поет
Обиду кровную, а сердце — песню мести
В груди моей кует!
Из грязи выходец, я жил в болотной тине,
И в муках возмужал.
Суровый рок меня от юных дней доныне
Давил и унижал.
О да! Судьба меня всю жизнь нещадно била;
Душа моя — в крови…
И в сердце, где теперь еще осталась сила,
Нет больше слов любви!
вернуться
Песня о Буревестнике. — Стихотворение М. Горького в прозе стало, по выражению Е. Ярославского, «боевой песнью революции), имело огромное пропагандистское революционное значение. «Вряд ли в нашей литературе, — писал Е. Ярославский, — можно найти произведение, которое выдержало бы столько изданий, как «Буревестник» Горького. Его перепечатывали в каждом городе, он распространялся в экземплярах, отпечатанных на гектографе и на пишущей машинке, его переписывали от руки, его читали и перечитывали в рабочих кружках и в кружках учащихся. Вероятно, тираж «Буревестника» в те годы равнялся нескольким миллионам» (сб. «Революционный путь Горького». М. — Л., 1933, с. 9).
вернуться
Скиталец (псевд.: наст. имя — Степан Гаврилович Петров; 1869–1941) родился под Самарой. Учился в учительской семинарии, откуда был исключен за политическую неблагонадежность. Сменил множество профессий (писец, певчий и т. д.), бродил по югу России. В 1897–1900 годах сотрудничал в «Самарской газете». В 1900 году опубликовал свое первое значительное произведение (рассказ «Октава»). Был членом литературного кружка «Среда». Большое участие в его литературной судьбе принимал М. Горький, редактировавший первый том его «Рассказов и песен» в издательстве «Знание». С 1922 по 1934 год находился в эмиграции.
Стихотворения Скитальца печатаются по тексту издания: М. Горький и поэты «Знания). Л., «Советский писатель» («Библиотека поэта». Большая серия), 1958.
вернуться
Колокол, Кузнец, «Я оторван от жизни родимых полей…». — Эти стихотворения Скитальца были при первой публикации тщательно отредактированы М. Горьким.