Выбрать главу
Века нищеты и безволья. Позволь же, о родина мать, В сырое, в пустое раздолье, В раздолье твое прорыдать:
Туда, на равнине горбатой, Где стая зеленых дубов Волнуется купой подъятой, В косматый свинец облаков,
Где по полю Оторопь рыщет, Восстав сухоруким кустом, И в ветер пронзительно свищет Ветвистым своим лоскутом,
Где в душу мне смотрят из ночи, Поднявшись над сетью бугров, Жестокие, желтые очи Безумных твоих кабаков, —
Туда, — где смертей и болезней Лихая прошла колея, — Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя!

<Июль 1908>

Серебряный Колодезь

Деревня

Г. А. Рачинскому[115]

Снова в поле, обвеваем Легким ветерком. Злое поле жутким лаем Всхлипнет за селом.
Плещут облаком косматым По полям седым Избы, роем суковатым Изрыгая дым.
Ощетинились их спины, Как сухая шерсть. День и ночь струят равнины В них седую персть.
Огоньками злых поверий Там глядят в простор, Как растрепанные звери Пав на лыс-бугор.
Придавила их неволя, Вы — глухие дни. За бугром с пустого поля Мечут головни,
И над дальним перелеском Просверкает пыл: Будто змей взлетает блеском Искрометных крыл.
Журавель кривой подъемлет, Словно палец, шест. Сердце оторопь объемлет, Очи темень ест.
При дороге в темень сухо Чиркает сверчок. За деревней тукнет глухо Дальний колоток.
С огородов над полями Взмоется лоскут. Здесь встречают дни за днями: Ничего не ждут.
Дни за днями, год за годом: Вновь за годом год. Недород за недородом. Здесь — немой народ.
Пожирают их болезни, Иссушает глаз… Промерцает в синей бездне — Продрожит — алмаз,
Да заря багровым краем Над бугром стоит. Злое поле жутким лаем Всхлипнет; и молчит.

1908

Серебряный Колодезь

Шоссе

Д. В. Философову[116]

За мною грохочущий город На склоне палящего дня. Уж ветер в расстегнутый ворот Прохладой целует меня.
В пространство бежит — убегает Далекая лента шоссе. Лишь перепел серый мелькает, Влетая, ныряя в овсе.
Рассыпались по полю галки. В деревне блеснул огонек. Иду. За плечами на палке Дорожный висит узелок.
Слагаются темные тени В узоры промчавшихся дней. Сижу. Обнимаю колени На груде дорожных камней.
Сплетается сумрак крылатый В одно роковое кольцо. Уставился столб полосатый Мне цифрой упорной в лицо.

<Август 1904>

Ефремов

Из окна вагона

Эллису[117]

Поезд плачется. В дали родные Телеграфная тянется сеть. Пролетают поля росяные. Пролетаю в поля: умереть.
Пролетаю: так пусто, так голо… Пролетают — вон там и вон здесь — Пролетают — за селами села, Пролетает — за весями весь;
И кабак, и погост, и ребенок, Засыпающий там у грудей; Там — убогие стаи избенок, Там — убогие стаи людей.
Мать Россия! Тебе мои песни, — О немая, суровая мать! — Здесь и глуше мне дай, и безвестней Непутевую жизнь отрыдать.
Поезд плачется. Дали родные. Телеграфная тянется сеть — Там — в пространства твои ледяные С буреломом осенним гудеть.

<Август 1908>

Суйда

Телеграфист

С. Н. Величкину[118]

Окрестность леденеет Туманным октябрем. Прокружится, провеет И ляжет под окном, —
И вновь взметнуться хочет Большой кленовый лист. Депешами стрекочет В окне телеграфист.
Служебный лист исчертит. Руками колесо Докучливое вертит, А в мыслях — то и се.
Жена болеет боком, А тут — не спишь, не ешь, Прикованный потоком Летающих депеш.
В окне кустарник малый. Окинет беглый взгляд — Протянутые шпалы В один тоскливый ряд,
Вагон, тюки, брезенты Да гаснущий закат… Выкидывает ленты, Стрекочет аппарат.
В лесу сыром, далеком Теряются пески, И еле видным оком Мерцают огоньки.
вернуться

115

Рачинский Григорий Алексеевич (1853–1939) — председатель московского Религиозно-философского общества, близкий знакомый А. Белого.

вернуться

116

Философов Дмитрий Владимирович (1872–1940) — литературный критик и публицист, один из руководителей петербургского Религиозно-философского общества.

вернуться

117

Эллис — литературный псевдоним Льва Львовича Кобылинского (1879–1947), поэта-символиста, переводчика и критика, близкого друга А. Белого.

вернуться

118

Величкин С. Н. — знакомый А. Белого, друг молодости С. М. Соловьева.