Одни не поймут, не услышат другие,
И песня бесплодно замрет, —
Она не разбудит порывы святые,
Не двинет отважно вперед.
Что теплая песня для мертвого мира?
Бездушная звонкость речей,
Потеха в разгаре позорного пира,
Бряцанье забытых цепей!
А песне так отдано много!.. В мгновенья,
Когда создавалась она,
В мятежной душе разгорались мученья,
Душа была стонов полна.
Грозою по ней вдохновение мчалось,
В раздумье пылало чело,
И то, что толпы лишь слегка прикасалось,
Певца до страдания жгло!
О сердце певца, в наши тяжкие годы
Ты светоч в пустыне глухой;
Напрасно во имя любви и свободы
Ты борешься с черною мглой;
В безлюдье не нужны тепло и сиянье, —
Кого озарить и согреть?
О, если бы было возможно молчанье,
О, если бы власть не гореть!
1882
«…И крики оргии, и гимны ликованья…»
…И крики оргии, и гимны ликованья
В сиянье праздничном торжественных огней,
А рядом — жгучий стон мятежного страданья,
И кровь пролитая, и резкий звон цепей…
Разнузданный разврат, увенчанный цветами, —
И труд поруганный… Смеющийся глупец —
И плачущий в тиши незримыми слезами,
Затерянный в толпе, непонятый мудрец!..
И это значит жить?… И это — перл творенья,
Разумный человек?… Но в пошлой суетне
И в пестрой смене лиц — ни мысли, ни значенья,
Как в лихорадочном и безобразном сне…
Но эта жизнь томит, как склеп томит живого,
Как роковой недуг, гнетущий ум и грудь,
В часы бессонницы томит и жжет больного —
И некуда бежать… и некогда вздохнуть!
Порой прекрасный сон мне снится: предо мною
Привольно стелется немая даль полей,
И зыблются хлеба, и дремлет над рекою
Тенистый сад, в цветах и в золоте лучей…
Родная глушь моя таинственно и внятно
Зовет меня прийти в объятия свои,
И все, что потерял я в жизни невозвратно,
Вновь обещает мне для счастья и любви.
Но не тому сложить трудящиеся руки
И дать бездействовать тревожному уму,
Кто понял, что борьба, проклятия и муки —
Не бред безумных книг, не грезятся ему;
Как жалкий трус, я жизнь не прятал за обманы
И не рядил ее в поддельные цветы,
Но безбоязненно в зияющие раны,
Как врач и друг, вложил пытливые персты;
Огнем и пыткою правдивого сомненья
Я все проверил в ней, боясь себе солгать, —
И нету для меня покоя и забвенья,
И вечно буду я бороться и страдать!..
1882
«Неужели сейчас только бархатный луг…»
Неужели сейчас только бархатный луг
Трепетал позолотой полдневных лучей?
Неуклюжая туча ползет, как паук,
И ползет — и плетет паутину теней!..
Ах, напрасно поверил я в день золотой,
Ты лгала мне, прозрачных небес бирюза;
Неподвижнее воздух, томительней зной,
И все ближе гремит, надвигаясь, гроза!..
Встанут серые вихри в дорожной пыли,
Заволнуется зыбкое море хлебов,
Дрогнет сад, наклоняясь челом до земли,
Облетят лепестки недоцветших цветов…
Сколько будет незримых, неслышных смертей,
Сколько всходов помятых и сломанных роз!..
Долго солнце огнем благодатных лучей
Не осушит пролитых природою слез!..
А не будь миновавшие знойные дни
Так безоблачно тихи, светлы и ясны,
Не родили б и черную тучу они —
Эту черную думу на лике весны!..
1883
«Не вини меня, друг мой, — я сын наших дней…»
Не вини меня, друг мой, — я сын наших дней,
Сын раздумья, тревог и сомнений:
Я не знаю в груди беззаветных страстей,
Безотчетных и смутных волнений.
Как хирург, доверяющий только ножу,
Я лишь мысли одной доверяю, —
Я с вопросом и к самой любви подхожу
И пытливо ее разлагаю!..
Ты прекрасна в порыве твоем молодом,
С робкой нежностью первых признаний,
С теплой верой в судьбу, с детски ясным челом
И огнем полудетских лобзаний;
Ты сильна и горда своей страстью, — а я…
О, когда б ты могла, дорогая,
Знать, как тягостно борется дума моя
С обаяньем наставшего рая,
Сколько шепчет она мне язвительных слов,
Сколько старых могил разрывает,
Сколько прежних, развеянных опытом снов
В скорбном сердце моем подымает!..