Увы! легко случиться может,
Поставят и тебя льстецом;
Кого днесь тайно злоба гложет,
Тот будет завтра въявь врагом;
Трясут и троны люди злые:
То, может быть, и твой кумир
Через решетки золотые
Слетит и рассмешит весь мир,
Стуча с крыльца ступень с ступени,
И скатится в древесны тени.
Почто ж позора ждать такого?
Разбей, Рашет, мои черты!
Разбей! — Нет, нет; еще полслова
Позволь сказать себе мне ты.
Пусть тот, кто с бо́льшим дарованьем
Мог добродетель прославлять,
С усерднейшим, чем я, стараньем
Желать добра и исполнять,
Пусть тот, не медля, и решится:
И мой кумир им сокрушится.
Я рад отечества блаженству:
Дай больше, небо, таковых,
Российской силы к совершенству,
Сынов ей верных и прямых!
Определения судьбины
Тогда исполнятся во всем;
Доступим мира мы средины,
С Гангеса[1043] злато соберем;
Гордыню усмирим Китая,
Как кедр, наш корень утверждая.
Тогда, каменосечец хитрый!
Кумиры твоего резца
Живой струей испустят искры
И в вну́чатах возжгут сердца.
Смотря на образ Марафона,[1044]
Зальется Фемистокл слезой,[1045]
Отдаст Арману Петр полтрона,[1046]
Чтоб править научил другой;
В их урнах фениксы взродятся[1047]
И в след их славы воскрылятся.
А ты, любезная супруга![1048]
Меж тем возьми сей истукан;
Спрячь для себя, родни и друга
Его в серпяный твой диван[1049];
И с бюстом там своим, мне милым,
Пред зеркалом их в ряд поставь
Во знак, что с сердцем справедливым
Не скрыт наш всем и виден нрав.
Что слава? — Счастье нам прямое
Жить с нашей совестью в покое.
1794
На смерть Катерины Яковлевны,
1794 году июля 15 дня приключившуюся
Уж не ласточка сладкогласная,
Домовитая со застрехи,
Ах! моя милая, прекрасная
Прочь отлетела, — с ней утехи.
Не сияние луны бледное
Светит из облака в страшной тьме,
Ах! лежит ее тело мертвое,
Как ангел светлый во крепком сне.
Роют псы землю, вкруг завывают,
Воет и ветер, воет и дом;
Мою милую не пробуждают;
Сердце мое сокрушает гром!
О ты, ласточка сизокрылая!
Ты возвратишься в дом мой весной;
Но ты, моя супруга милая,
Не увидишься век уж со мной.
Уж нет моего друга верного,
Уж нет моей доброй жены,
Уж нет товарища бесценного,
Ах, все они с ней погребены.
Все опустело! Как жизнь мне снести?
Зельная меня съела тоска.
Сердца, души половина, прости,
Скрыла тебя гробова́ доска.
1794
О домовитая ласточка!
О милосизая птичка!
Грудь красно-бела, касаточка,
Летняя гостья, певичка!
Ты часто по кровлям щебечешь,
Над гнездышком сидя, поешь,
Крылышками движешь, трепещешь,
Колокольчиком в горлышке бьешь.
Ты часто по воздуху вьешься,
В нем смелые кру́ги даешь;
Иль стелешься долу, несешься,
Иль в небе простряся плывешь.
Ты часто во зеркале водном
Под рдяной играешь зарей,
На зыбком лазуре бездонном
Тенью мелькаешь твоей.
Ты часто, как молния, реешь
Мгновенно туды и сюды;
Сама за собой не успеешь
Невидимы видеть следы,
Но видишь там всю ты вселенну,
Как будто с высот на ковре:
Там башню, как жар позлащенну,
В чешуйчатом флот там сребре;
Там рощи в одежде зеленой,
Там нивы в венце золотом,
Там холм, синий лес отдаленный,
Там мошки толкутся столпом;
Там гнутся с утеса в понт воды,
Там ластятся струи к брегам.
Всю прелесть ты видишь природы,
Зришь лета роскошного храм,
Но видишь и бури ты черны,
И осени скучной приход;
И прячешься в бездны подземны,
Хладея зимою, как лед.
Во мраке лежишь бездыханна, —
Но только лишь при́дет весна
И роза вздохнет лишь румяна,
Встаешь ты от смертного сна;
Встанешь, откроешь зеницы
И новый луч жизни ты пьешь;
Сизы расправя косицы,
Ты новое солнце поешь.
Душа моя! гостья ты мира:
Не ты ли перната сия?
Воспой же бессмертие, лира!
Восстану, восстану и я, —
Восстану, — и в бездне эфира
Увижу ль тебя я, Пленира?
1792; 1794
Призывание и явление Плениры
Приди ко мне, Пленира,
В блистании луны,
В дыхании зефира,
Во мраке тишины!
Приди в подобьи тени,
В мечте иль легком сне,
И, седши на колени,
Прижмися к сердцу мне;
Движения исчисли,
Вздыхания измерь,
И все мои ты мысли
Проникни и поверь,
Хоть острый серп судьбины
Моих не косит дней,
Но нет уж половины
Во мне души моей.
Я вижу, ты в тумане
Течешь ко мне рекой!
Пленира на диване
Простерлась надо мной,
И легким осязаньем
Уст сладостных твоих,
Как ветерок дыханьем,
В объятиях своих
Меня ты утешаешь
И шепчешь нежно вслух:
«Почто так сокрушаешь
Себя, мой милый друг?
Нельзя смягчить судьбину,
Ты сколько слез ни лей;
Миленой[1051] половину
Займи души твоей».
1794
Не украшение одежд
Моя днесь муза прославляет,
Которое в очах невежд
Шутов в вельможи наряжает;
Не пышности я песнь пою;
Не истуканы за кристаллом,
В кивотах[1052] блещущи металлом,
Услышат похвалу мою.
вернуться
Смотря на образ Марафона… — Марафонской битве (490 до н. э.) греки, возглавляемые Мильтиадом, победили персов.
вернуться
Зальется Фемистокл слезой… — «Фемистокл, тоже греческий вождь… когда увидел изображение Марафонской баталии, в честь Мильтиада написанное, то облился слезами, ревнуя его славе» (Об. Д., стр. 649).
вернуться
Отдаст Арману Петр полтрона… — «Когда Петр I был в Париже и увидел бюст Армана Ришелье (первого министра Людовика XIII. — П. О.) то, обняв его, сказал: «Великий муж! ежели бы ты был у меня, то отдал бы тебе половину царства, чтобы ты научил бы меня править другой» (Об. Д., стр. 649).
вернуться
В их урнах фениксы взродятся… — Феникс — легендарная птица, возрождающаяся из собственного пепла. Здесь: слава великих предков возродится в их потомках.
вернуться
А ты, любезная супруга! — Первая жена Державина Екатерина Яковлевна, урожденная Бастидон.
вернуться
Твой диван… — диванная комната, где стояли бюсты Державина и Екатерины Яковлевны.
вернуться
Ласточка. — Вторая, окончательная редакции стихотворения написана «в память первой жены автора» (Об. Д., стр. 651).
вернуться
Милена — так Державин называет свою вторую жену — Дарью Алексеевну, урожденную Дьякову.