Читать онлайн "Русская поэзия XVIII века" - Радищев Александр Николаевич - RuLit

Львов подчеркивал не только объективность картин Анакреона, но и близость его од к народным песням. «Русский Анакреон», учась оригинальности у греческого поэта, должен был учитывать художественный опыт русской народной песни. Фольклорные искания Львова и других поэтов конца века сближались с работой по освоению эстетического опыта античности. Анакреонтическая ода обретала новую жизнь, сближалась с песней.

Выход сборника Львова «Стихотворения Анакреона Тисского» с предисловием и обстоятельными примечаниями — важнейшая веха в развитии русской поэзии, в становлении русской анакреонтики. Он способствовал расцвету могучего таланта Державина, ставшего с 1795 года писать анакреонтические стихотворения, названные им «песнями». В 1804 году он издал их отдельной книгой, назвав ее — «Анакреонтические песни».

Анакреонтические песни Державина были новым этапом в его творчестве. Он отказался от дальнейшего освоения жанра торжественной оды. Несмотря на осуществленные им еще в 80-е годы обновления оды, она сковывала поэта в выражении новой темы. Отвергаемые правила часто оказывали свое влияние, порождая «невыдержанность» — риторичность и условность образов. Обратившись к анакреонтике, Державин новаторски изменил старый жанр и в стихи, утверждавшие право человека на счастье, радость и наслаждение, вдохнул новую жизнь. Автобиографическая тема получила новые широкие возможности для своего поэтического воплощения. В своих «песнях» Державин по-прежнему рассказывал о себе. Но личность Державина — это прежде всего личность поэта. Воспевая право человека на счастье и радость, он утверждал еще и его право на независимость от власти. А так как этим человеком был поэт, то анакреонтическая поэзия изменилась кардинально, в самой своей сути — ее героем, сделался не частный, жаждущий наслаждения человек, но свободный, независимый поэт. Державинская анакреонтика стала гражданской поэзией.

В его «Анакреонтических песнях» мы видим две тенденции освоения греческой поэзии. Одна из них — переводы и переделки стихов Анакреона, Сафо и других; задачей таких стихов было создание античного колорита («Старик», «Анакреоново удовольствие» и др.), проникновение в дух эпохи и создания объективного образа поэта, передача его поэтической манеры. Так закладывались основы русского антологического стихотворения. Говоря об антологической поэзии, развивавшейся в XIX столетии, Белинский писал: «У эллинской поэзий заимствует она и краски, и темы, и звуки, и образы, и формы, даже иногда самое содержание. Впрочем ее отнюдь не должно почитать подражанием… Когда поэт проникается духом какого-нибудь чуждого ему народа, чуждой страсти, чуждого века — он без всякого усилия, легко и свободно творит в духе того народа, той страны или того века». Приводя примеры из некоторых антологических пьес Державина, критик давал им высокую оценку.

Но главным в «Анакреонтических песнях» был изображенный Державиным русский мир, русская жизнь, русские обычаи и нравы, русский характер, переданный живописно и пластично. При этом Державин сохранял свойственную ему «шуточную» манеру рассказа, свободно обращался к фольклору, черпая из него образы, поэтическую лексику, лукавую манеру изъяснять свою мысль («Охотник», «Шуточное желание», «Русские девушки» и др.). Дальнейшим, после выхода сборника «Анакреонтические песни», развитием державинских принципов поэтического изображения окружающего его мира явились такие шедевры лирики, как «Снигирь» (посвящен памяти Суворова), «Цыганская пляска», «Лебедь» и дружеское послание «Евгению. Жизнь Званская».

В «Жизни Званской» не только отстаивалась независимость поэта от двора, власти царя и вельмож. Это первая попытка создания романа в стихах, оказавшая большое влияние на Пушкина. Предметом поэзии здесь стала жизнь обыкновенного человека. Его интересы, мысли и занятия, описанные за один день — с утра до позднего вечера, — стали поэзией, интересной читателю. Точное и красочное описание быта не делало поэзию низкой. Державин учил: нет низких и высоких тем, низких и высоких предметов, низких и высоких слов. Есть человек и мир. Человек — хозяин мира. Его стремление к счастью, труду, наслаждениям естественно, и все в земном мире должно служить этому. «Жизнь Званская» — вершинное произведение зрелого Державина, итог его творчества и завещание поэта.

Державин открыл русским поэтам новые возможности художественного изображения действительности, помогал обнаруживать поэтическое в обыкновенном, учил изображать реального человека, раскрывая его как неповторимую личность. Освоение опыта Державина помогло быть оригинальным: предметом поэзии становилась неисчерпаемо богатая, живая жизнь и человек со своим индивидуальным характером и духовным миром. Художественные открытия и поэтические достижения Державина и были усвоены молодыми поэтами нового века — Давыдовым, Батюшковым и Пушкнным-лицеистом. Так складывалось, организационно не оформленное, но живое, державинское направление в поэзии начала века Именно тогда стала ясна та роль Державина, в творчестве которого, как в фокусе сосредоточились итоги поэтического развития XVIII века, и то его место в литературном движении 1800-1810-х годов, которое Белинский определил лаконично и точно — «отец русских поэтов».

Г. Макогоненко

А. КАНТЕМИР

САТИРЫ

Сатира I

На хулящих учение

К уму своему [5] [6] [7] [8]

¹Уме недозрелый плод недолгой науки! [9] Покойся, не понуждай к перу мои руки: Не писав летящи дни века проводити Можно, и славу достать, хоть творцом [10]не слыти. ⁵Ведут к ней нетрудные в наш век [11]пути многи, На которых смелые не запнутся ноги; Всех неприятнее тот, что босы проклали Девять сестр [12]. Многи на нем силу потеряли, Не дошед; нужно на нем потеть и томиться, ¹⁰И в тех трудах всяк тебя как мору чужится, Смеется, гнушается. Кто над столом гнется, Пяля на книгу глаза, больших не добьется Палат, ни расцвеченна марморами саду [13]; Овцу не прибавит [14]он к отцовскому стаду. ¹⁵Правда, в нашем молодом монархе [15]надежда Всходит музам [16]немала; со стыдом невежда Бежит его. Аполлин [17]славы в нем защиту Своей не слабу почул, чтяща свою свиту Видел его самого [18], и во всем обильно ²⁰Тщится множить жителей парнасских [19]он сильно. Но та беда: многие в царе похваляют За страх то, что в подданном дерзко осуждают. «Расколы и ереси [20]науки суть дети; Больше врет, кому далось больше разумети; ²⁵Приходит в безбожие [21], кто над книгой тает, — Критон с четками в руках ворчит [22]и вздыхает, И просит, свята душа, с горькими слезами Смотреть, сколь семя наук вредно между нами; Дети наши, что пред тем, тихи и покорны, ³⁰Праотческим шли следом к божией проворны Службе, с страхом слушая, что сами не знали, Теперь, к церкви соблазну, библию честь стали; Толкуют, всему хотят знать повод, причину, Мало веры подая священному чину; ³⁵Потеряли добрый нрав, забыли пить квасу, Не прибьешь их палкою к соленому мясу; Уже свечек не кладут, постных дней не знают; Мирскую в церковных власть руках лишну чают, [23] Шепча, что тем, что мирской жизни уж отстали, ⁴⁰Поместья и вотчины весьма не пристали». Силван другую вину [24]наукам находит. «Учение, — говорит, — нам голод наводит; Живали мы преж сего, не зная латыне, Гораздо обильнее, чем мы живем ныне; ⁴⁵Гораздо в невежестве больше хлеба жали [25]; Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли. Буде речь моя слаба, буде нет в ней чину, Ни связи, — должно ль о том тужить дворянину? Довод, порядок в словах [26] — подлых то есть дело, ⁵⁰Знатным полно подтверждать иль отрицать смело. С ума сошел, кто души силу и пределы [27] Испытает; кто в поту томится дни целы, Чтоб строй мира и вещей выведать премену Иль причину, [28] — глупо он лепит горох в стену. ⁵⁵Прирастет ли мне с того день к жизни, иль в ящик Хотя грош? Могу ль чрез то узнать, что приказчик, Что дворецкий крадет в год? как прибавить воду В мой пруд? как бочек число с винного заводу? Не умнее, кто глаза, полон беспокойства, ⁶⁰Коптит, печась при огне, чтоб вызнать руд свойства, [29] Ведь не теперь мы твердим, что буки, что веди — Можно знать различие злата, сребра, меди. Трав, болезней знание [30] — голы все то враки; Глава ль болит — тому врач ищет в руке знаки; [31] ⁶⁵Всему в нас виновна кровь, буде ему веру Дать хочешь. Слабеем ли — кровь тихо чрезмеру Течет; если спешно — жар в теле; ответ смело Дает, хотя внутрь никто видел живо тело. [32] А пока в баснях таких время он проводит, ⁷⁰Лучший сок из нашего мешка в его входит. К чему звезд течение числить [33], и ни к делу, Ни кстати за одним ночь пятном [34]не спать целу, За любопытством одним лишиться покою, Ища, солнце ль движется, или мы с землею? [35] ⁷⁵В часовнике можно честь на всякий день года Число месяца и час солнечного всхода. Землю в четверти делить без Евклида смыслим, [36] Сколько копеек в рубле — без алгебры [37]счислим». Силван одно знание слично людям хвалит: ⁸⁰Что учит множить доход и расходы малит; Трудиться в том, с чего вдруг карман не толстеет, Гражданству вредным весьма безумством звать смеет. Румяный, трожды рыгнув, Лука [38]подпевает: «Наука содружество людей разрушает; ⁸⁵Люди мы к сообществу божия тварь стали, [39] Не в нашу пользу одну смысла дар прияли. Что же пользы иному, когда я запруся В чулан, для мертвых друзей [40] — живущих лишуся, Когда все содружество, вся моя ватага ⁹⁰Будет чернило, перо, песок да бумага [41]? В веселье, в пирах мы жизнь должны провождати: И так она недолга — на что коротати, Крушиться над книгою и повреждать очи? Не лучше ли с кубком дни прогулять и ночи? ⁹⁵Вино — дар божественный [42] [43], много в нем провору: Дружит людей, подает повод к разговору, Веселит, все тяжкие мысли отымает, Скудость знает облегчать, слабых ободряет, Жестоких мягчит сердца, угрюмость отводит, ¹⁰⁰Любовник легче вином в цель свою доходит. [44] Когда по небу [45]сохой бразды водить станут, А с поверхности земли звезды уж проглянут, Когда будут течь к ключам своим быстры реки И возвратятся назад минувшие веки, ¹⁰⁵Когда в пост чернец одну есть станет вязигу, — Тогда, оставя стакан, примуся за книгу». Медор [46]тужит, что чресчур бумаги исходит На письмо, на печать книг, а ему приходит, Что не в чем уж завертеть завитые кудри; [47] ¹¹⁰Не сменит на Сенеку [48]он фунт доброй пудры; Пред Егором двух денег Виргилий [49]не стоит; Рексу — не Цицерону [50]похвала достоит. Вот часть речей, что на всяк день звенят мне в уши; Вот для чего я, уме, немее быть клуши ¹¹⁵Советую. Когда нет пользы, ободряет К трудам хвала [51], — без того сердце унывает. Сколько ж больше вместо хвал да хулы терпети! Трудней то, неж пьянице вина не имети, Нежли не славить попу святую неделю, ¹²⁰Нежли купцу [52]пиво пить не в три пуда хмелю. Знаю, что можешь, уме, смело мне представить, Что трудно злонравному добродетель славить, Что щеголь, скупец, ханжа и таким подобны Науку должны хулить, — да речи их злобны ¹²⁵Умным людям не устав, плюнуть на них можно; Изряден, хвален твой суд [53]; так бы то быть должно, Да в наш век злобных слова умными владеют. А к тому ж не только тех науки имеют Недрузей, которых я, краткости радея, ¹³⁰Исчел иль, правду сказать, мог исчесть смелея. Полно ль того? Райских врат ключари святые [54], И им же Фемис вески вверила златые, [55] Мало любят, чуть не все, истинну украсу. [56] Епископом хочешь быть [57]— уберися в рясу, ¹³⁵Сверх той тело с гордостью риза полосата [58] Пусть прикроет; повесь цепь на шею от злата, [59] Клобуком покрой главу, брюхо — бородою, [60] Клюку пышно повели везти пред тобою; [61] В карете раздувшися, когда сердце с гневу ¹⁴⁰Трещит, всех благословлять нудь праву и леву. [62] Должен архипастырем всяк тя в сих познати Знаках, благоговейно отцом называти. Что в науке? что с нее пользы церкви будет? Иной, пиша проповедь, выпись позабудет, [63] ¹⁴⁵От чего доходам вред; а в них церкви пра́ва Лучшие основаны, и вся церкви слава. Хочешь ли судьею стать — вздень перук с узлами, [64] Брани того, кто просит с пустыми руками, [65] Твердо сердце бедных пусть слезы презирает, ¹⁵⁰Спи на стуле, когда дьяк выписку читает. Если ж кто вспомнит тебе граждански уставы, Иль естественный закон, иль народны правы [66]— Плюнь ему в рожу, скажи, что врет околёсну, Налагая на судей ту тягость несносну, ¹⁵⁵Что подьячим должно лезть на бумажны горы, [67] А судье довольно знать крепить приговоры. К нам не дошло время то, [68]в коем председала Над всем мудрость и венцы одна разделяла, Будучи способ одна к высшему восходу. ¹⁶⁰Златой век [69]до нашего не дотянул роду; Гордость, леность, богатство — мудрость одолело, [70] Науку невежество местом уж посело, [71] Под митрой [72]гордится то, в шитом платье ходит, Судит за красным сукном, [73]смело полки водит. ¹⁶⁵Наука ободрана, в лоскутах обшита, Изо всех почти домов с ругательством сбита; Знаться с нею не хотят, бегут ея дружбы, Как, страдавши на море, корабельной службы. Все кричат: «Никакой плод не видим с науки, ¹⁷⁰Ученых хоть голова полна — пусты руки». Коли кто карты мешать, разных вин вкус знает, Танцует, на дудочке песни три играет, [74] Смыслит искусно прибрать в своем платье цветы, Тому уж и в самые молодые леты ¹⁷⁵Всякая высша степень — мзда уж невелика, Семи мудрецов [75]себя достойным мнит лика. «Нет правды в людях, — кричит безмозглый церковник, — Еще не епископ я, а знаю часовник, [76] Псалтырь и послания [77]бегло честь умею, ¹⁸⁰В Златоусте не запнусь, [78]хоть не разумею». Воин ропщет, что своим полком не владеет, Когда уж имя свое подписать умеет. Писец [79]тужит, за сукном что не сидит красным, Смысля дело набело списать письмом ясным. [80] ¹⁸⁵Обидно себе быть, мнит, в незнати старети, Кому в роде семь бояр [81]случилось имети И две тысячи дворов за собой считает, Хотя в прочем ни читать, ни писать не знает. Таковы слыша слова и примеры видя, ¹⁹⁰Молчи, уме, не скучай, в незнатности сидя. Бесстрашно того житье, хоть и тяжко мнится, Кто в тихом своем углу молчалив таится; Коли что дала ти знать мудрость всеблагая, [82] Весели тайно себя, в себе рассуждая ¹⁹⁵Пользу наук; не ищи, изъясняя тую, Вместо похвал, что ты ждешь, достать хулу злую.