Вот в такой обстановке очутился князь Курбский. И эта обстановка ему понравилась! В конце-то концов, земель он имел немало, то есть было откуда привлекать бойцов. С последними, понятно, проблем не было. В любом обществе хватает людей, которым интереснее заниматься разными веселыми делами, нежели работать. Тем более что жили гайдуки всяко получше, чем крестьяне.
Но самое главное – князь имел довольно серьезный опыт боевых действий. Замечу, кстати, что в те времена в профессиональные навыки военного входило и искусство грабежа. В XVI веке не очень представляли, как организовывать снабжение армии. Так что командирам приходилось разбираться собственными силами, добывая продовольствие и фураж у местного населения. Разумеется, платить считали излишним[9].
В общем, Курбский показал провинциальным салагам класс. Благо, тут не было нужды оглядываться на центральную власть. Кто сильнее – тот и прав. Попытки «наездов» на свою территорию князь решительно пресек и даже не очень заметил. И перешел в наступление. А силы у него были немалые. В самом пиковом случае Курбский мог выставить четыре тысячи человек плюс артиллерию. Не каждое тогдашнее государство могло выставить подобную армию.
В общем, Курбский стал изрядно пощипывать соседей. Разумеется, эти разборки не являлись полноценными боевыми действиями. Слабейшая сторона обычно отступала после первых выстрелов, если видела преимущество противника. Но, тем не менее, веселье было изрядное. Итак, князь дорвался до того образа жизни, который он, видимо, и считал нормальным для знатного человека. Я делаю, что хочу, а кому не нравится – его проблемы.
Разумеется, такой веселый сосед многим не нравился. Местные суды были засыпаны жалобами. Но… Курбский был нужен. 26 января 1567 года король Сигизмунд издал указ о том, что местным властям князь был неподсуден. Хотите жаловаться – обращайтесь непосредственно к королю. Впрочем, и тогда результат был тот же – то есть нулевой.
Внутри своих поместий князь и его люди также делали что хотели. Вот один, пожалуй, самый громкий эпизод.
«9 июля 1569 года, в субботу, когда у евреев был шаббат (что было потом особо подчеркнуто в жалобе ковельских горожан), урядник Курбского Келемет ворвался с вооруженным отрядом в еврейское местечко и устроил погром. Были схвачены Юска Шмойлович, Авраам Яковлевич и некая женщина по имени Агронова Богдана. Принадлежащие им лавки и дома были запечатаны. Несчастных арестантов отвели во двор к Курбскому и посадили в яму с водой, где в изобилии водились пиявки. Вопли жертв были слышны далеко за стенами замка».
Суть этого действия – простое выбивание долгов. Причем должник-то успел удрать, но кое-кто из схваченных имел несчастье быть его поручителем.
Вообще-то евреи в Речи Посполитой имели определенные права. Теоретически. Реально же эти права защищать никто не рвался. Вот и в данном случае, когда разруливать ситуацию приехал кто-то вроде нынешнего судебного исполнителя, к нему вышел тот самый урядник Келемет и заявил (выделено мной. – А. Щ.):
«…Но разве пану не вольно наказывать подданных своих, не только тюрьмою или другим каким наказанием, но даже смертью? А я что ни делаю, все то делаю по приказанию своего пана, его милости князя Курбского; ибо пан мой, князь Курбский, владея имением Ковельским и подданными, волен наказывать их, как хочет, а королю, его милости, и никому другому нет до того никакого дела».
Евреи так и сидели до тех пор, пока Курбский их не выпустил. Как уж там они договорились, мы не знаем.
Этот эпизод стоит напомнить тем, кто пишет, что в Речи Посполитой, в отличие от России, существовали гражданские права. Вот так они существовали.
Но дело, разумеется, не в данном конкретном эпизоде. Главное – князь Курбский стал жить так, как его душенька хотела. То есть – плевать на всех и творить в своей вотчине то, что пожелает не только его левая нога, но и левая нога его подручных. Вот именно такую «свободу» выбрал князь Курбский.
Между тем переписка царя и князя продолжалась. Второе послание Курбского – это уже очень интересно.
9
Интересно, что слово «мародер» появилось несколько позже в «цивилизованной Европе», во время Тридцатилетней войны (1618–1648). Так звали одного из командиров наемнических отрядов.