Впрочем, Катков писал это гораздо позже, в публицистической статье. На самом деле как-то у Бакунина с Катковым вышла драка, в которой Бакунин просто-напросто Каткову набил морду. Потом, правда, был вызов на дуэль, но Катков откровенно струсил. Бакунин-то умел стрелять…
Что же касается Бакунина, то в 1840 году он выехал в Берлин. Денег у него не было, так что он крутился, как мог.
За границей Михаил Александрович болтался по Европе и слушал лекции по философии, однако через некоторое время познакомился с европейской радикальной тусовкой, в том числе и с социалистами. Кроме Прудона, Бакунин свел знакомство и с никому тогда не известным Калом Марксом. Что же касается тогдашних взглядов самого Бакунина, то они были крайне смутные. Никаким социалистом, а уж тем более анархистом он не был. Он являлся радикальным демократом. Таких тогда было много – тех, кто полагал, что надо устроить революцию и установить республику. Это сочеталось у него с революционным панславизмом – то есть идеей объединения всех славян. Но не вокруг Российской империи, а в качестве республиканской федерации.
В 1844 году Бакунин стал эмигрантом. Схема та же, что и у Герцена: Бакунин отказался возвращаться в Россию.
Успел столкнуться будущий анархист и с польской эмиграцией. Тут вышло забавно. На банкете, посвященном польскому восстанию 1830–1831 годов, Бакунин толкнул речь, в которой поносил царское правительство. Дело вышло громкое – по требованию российского посла его выслали из Парижа. А поляки… Стали распространять слухи, что Бакунин – русский агент. Впрочем, Михаила Александровича это так ничему и не научило.
Но тут грянула французская революция 1848 года. Бакунин, сидевший в Брюсселе, тут же примчался в Париж, где активно полез её делать. Тут мы видим отличие психологии Бакунина от Герцена. Последний наблюдал происходящее со стороны. И не из трусости, а потому что полагал: его дело – литературная работа. Бакунин был из другого теста.
Вот что он сам писал об этом: «Я вставал в пять, в четыре часа поутру, а ложился в два; был целый день на ногах, участвовал решительно во всех собраниях, сходбищах, клубах, процессиях, прогулках, демонстрациях – одним словом, втягивал в себя всеми чувствами, всеми порами упоительную революционную атмосферу. Это был пир без начала и без конца; тут я видел всех и никого не видел, потому что все терялось в одной бесчисленной толпе, – говорил со всеми и не помнил, ни что им говорил, ни что мне говорили, потому что на каждом шагу новые предметы, новые приключения, новые известия».
О его деятельности лучше всего говорят приведенные в эпиграфе слова Луи Коссидьера, который был «революционным» префектом парижской полиции. В общем и целом, активность Бакунина французы не оценили, спровадив его в командировку.
Но революций тогда хватало. В июне 1848 года Бакунин оказался в Праге, где тогда состоялся так называемый Пражский славянский съезд – первое сборище панславистов разных стран. Однако дело не обошлось разговорами. Обстановка в Австро-Венгрии была чрезвычайно накалена. К социальным вопросам тут примешивались и национальные. Славянский съезд, на котором присутствовало много радикалов, подогрел обстановку до критической.
«12 июня был праздник – День Святого духа. На обедню, которую служил священник на одной из площадей, собрались внушительные толпы народа. По окончании службы люди с пением направились по улицам. Когда они проходили мимо дворца Виндншгреца, оттуда выскочили солдаты и принялись разгонять шествие. Раздались первые выстрелы. Студенты и рабочие начали строить баррикады, Вскоре почти весь город был в руках восставших.
Правительственные же войска были по приказу Виндншгреца выведены из Праги и заняли позицию на возвышенностях вокруг города. 16 июня началась бомбардировка города, вызвавшая как разрушения, так и сильные пожары. На другой день восставшие сдались».
Бакунин сбежал в Германию. Там он стал носиться с идеей вне-европейской революции. Ни сил, ни средств на это не было, но Михаил Александрович развивал очень бурную деятельность. В мае 1849 года вспыхнуло восстание в Дрездене.