Российская интеллигенция… не тонет-с.
Сейчас построения Аничкова оказались полностью несостоятельными. Ученые говорят не только об общеславянском, но и об общеиндоевропейском пантеоне. Найдены бесчисленные свидетельства о почитании Перуна, Даждьбога, Хорса, Стрибога, Макоши далеко за пределами Руси, вскрыты индоевропейские истоки их культа (насколько древнего, можно судить хотя бы по тому обстоятельству, что святыней Перуна был… КАМЕННЫЙ топор). Так что прав-то оказался Афанасьев и его единомышленники… но до сих пор в кругах «образованной публики» считается дурным тоном цитировать «мифологов», зато с великим пиететом переиздают марксиста Аничкова. И можно встретить в солидных ученых трудах аничковские рассуждения о том, что у славян-де не было и не могло быть единой веры и общих Богов – ведь не было же единого государства!
Про таких исследователей хочется сказать словами анекдота советских времен: «Чукча не читатель, чукча писатель». Перед тем как создавать этакие трактаты, неплохо прочитать хоть что-нибудь, хоть в школьную программу входящие сведения об едином пантеоне эллинов, до Александра Македонского не имевших общего государства. Или о единой религии Индии, которая стала одним государством очень и очень поздно, едва ли не после британского завоевания. Или про общих Богов тех же скандинавов, так за всю историю в одном государстве и не объединившихся.
Надо сказать, что представления о «сборном» характере киевского капища имеют хождение по сию пору. Например, их повторяет И.Я. Фроянов. А вслед за профессионалами подхватывают ее дилетанты. Так, прославленный возведением хазарской рабыни Малки, матери крестителя Владимира, в «древлянские княжны» и дочери князя Мала, киевский краевед Анатолий Маркович Членов с пресерьезным видом распределяет Богов по землям Руси в соответствии-де с их (земель) политическим местом в «федерации». Перун, конечно, оказывается киевским и Полянским, Даждьбог – древлянским (по мысли Членова, «Даждьбожий внук» из «Слова о полку Игореве» это никто иной, как Владимир Креститель, по его версии – внук Мала Древлянского). И уж совсем трудно становится угнаться за полетом фантазии Анатолия Марковича, когда краевед «распределяет» Хорса – в Новгород, Стрибога – в Полоцк, Семарьгла – в болотистую землю дреговичей, а Мокошь, попутно объявленную им «Русской Афродитой» (вернулись времена Левшина и Ломоносова?) определяет в «небесные княгини Смоленской земли».
Возвращаясь ко второй половине XIX века, надо заметить, что «теория заимствований» была еще не самым большим достижением ученой «объективности». Были исследователи – кстати, и сейчас не утратившие последователей, особенно их идеи отчего-то популярны в Польше – так вот, были исследователи, которые и вообще не верили в существование «Киевского пантеона». По их мнению, летописец просто украсил свой текст перечнем Языческих Богов, взяв для него первые пришедшие на ум имена. По чести сказать, читатель, мне трудно как-то всерьез комментировать такие «теории», даже в тех случаях, когда их выдвигает весьма, в общем-то, почтенный историк Н.И. Костомаров. И совершенно непонятно, чем они отличаются от построений пресловутого академика Фоменко. Во-первых, уже говорилось, что монахи-летописцы испытывали мистический ужас перед любым упоминанием Языческих Богов («рекше бесы»). Это современный обыватель, не задумываясь, готов «украсить» стены своего обиталища омерзительными рожами кровожадных африканских или ацтекских кумиров – зачастую вместе с православными иконами. Но может, не надо обвинять в таком легкомыслии средневековых христиан? Если уж они упоминали ненавистных им «демонов» – так на то должен был быть серьезный повод. Кроме того, уже давно многие ученые подозревают, что в «Повесть временных лет» вошли более ранние летописные записи, в том числе – X века (это уже во-вторых). Один пример – упоминая Свенельда, воеводу княгини Ольги (до этого – ее мужа Игоря Старого, а впоследствии – ее сына Святослава Храброго), летописец называет его отцом какого-то (или какой-то) Мистиши. Между тем загадочный (загадочная?) Мистиша более на страницах летописи не возникает, в отличие от своего отца. Что, кстати, и наводит меня на мысль, что Мистиша все же женщина – в те времена женщины нечасто появлялись на страницах летописей. Ну а то, что сообщение это переписано из источника, составленного при жизни Мистиши, понятно – иначе бы в таком пояснении не было бы смысла. А дети Свенельда были взрослыми в третьей четверти X века. И заставший Мистишу в живых летописец должен был своими глазами наблюдать капище 980 года – хотя скорее всего издали. Так что и возможность верно воспроизвести перечень стоявших на княжьем дворе кумиров у вставившего его записи в свой труд автора «Повести временных лет» была.