Выявление полноценных произведений, которые можно отнести к историческому жанру, оказывается непростой задачей. Собственно исторический роман рассматривается ниже на примере авторов, избравших эту форму доминантной в своем творчестве. Как отметил А. Немзер, 90-е годы – время отдельных писателей. Поэтому логично изучать творчество отдельных художников.
Анализ целесообразно начать с прозы А. Солженицына.
Без его опыта и, возможно, заложенной им традиции изучение исторической формы будет неполным. Важно, что масштабная эпопея А. Солженицына «Красное колесо» (1937, 1969-1990) стала выходить в начале XXI в. в составе нового собрания сочинений [11]. Замысел возник у писателя еще в конце 30-х годов, а писал он эпопею с 1963 г. [12].
Намеченный А. Солженицыным подход к недавним событиям как к историческим показал, что явления ХХ в. оказались настолько значительными и сложными, привели к таким переменам в общественном сознании, что для последующих поколений они становились историей спустя всего несколько десятилетий. Одним из первых А. Солженицын задумался, считать ли произведения, написанные о войнах и революциях, историческими романами? Или их следует воспринимать как тексты, посвященные истории с вставленными в них фигурами значимых исторических лиц? Ведь речь идет о позиции писателя, умении его отстраниться от текущей повседневности и обозначить вневременную дистанцию, позволяющую осмыслить прошлое как бы со стороны.
Проблема оказывается достаточно сложной. Скажем, в произведениях А. Солженицына в рамках одного эпопейного повествования рассмотрены события и отдаленного, и недавнего прошлого. В романе «В круге первом» (1955-1978) писатель стремился воссоздать правдивый образ «вождя народов», освобожденный от мифологизации: «Он был просто маленький желтоглазый старик с рыжеватыми (их изображали смоляными), уже редеющими (изображали густыми) волосами». Очевидна авторская оценка, причем нарочито резкая.
Заметим, что характеристика исторического персонажа у А. Солженицына традиционно внешняя и внутренняя. Кроме портретной характеристики, он передает ход мыслей персонажа, его психологический настрой, используя как литературный прием внутренние монологи. Хотя образ и подается как явно отрицательный, очевиден диалектический подход. Писатель показывает, что такие личности многоплановы, им свойственны разные качества, что находит отражение в их оригинальных взглядах. В данном случае речь идет о патриотичности и фанатической вере Сталина.
Историческая эпопея Солженицына представляет собой не механическую совокупность независимых миров персонажей, а единый и цельный художественный мир. Автор-повествователь занимает в нем активную позицию, определяющую трактовку изображаемых событий. Особенно ярко это качество проявляется при изображении реальных исторических лиц. Стремясь максимально насытить повествование историческими реалиями, А. Солженицын вводит обширный документальный ряд, который позволяет обозначить атрибутивные признаки его героев.
Сам подход к исторической личности как субстрату оценочных ориентаций автора не нов и в русской, и в мировой литературной практике. С таким иным видением Сталина как исторического персонажа, отличным от официальной идеологии, впервые выступил А. Рыбаковв своих романах «Дети Арбата» (1987), «Страх» (1991) и «Прах и пепел» (1994) [13], открыв для писателей возможности выражения иного взгляда [14].
Изображение Сталина как персонажа литературных текстов встречаем у разных авторов, в частности у писателей диаспоры В. Максимова, Ю. Дружникова.Правда, далеко не всегда такой подход становился творческой удачей. Не дополняясь авторским мировидением, его философской концепцией, он звучал декларативно, иллюстративно (образ Сталина в романе Г. Батца«Водоворот», 1999). Получается, что упоминание Сталина становится атрибутивным признаком, указанием на время действия. С таким подходом встречаемся, например, у В. Шароваи Д. Быкова(Дмитрий Львович, р. в 1967 г.). Последний воспринимает исторические реалии исключительно как дополнение, легко контаминируя в своих текстах литературные и фольклорные мотивы. Заметим, что увлечение собственным представлением об истории иногда нарушает четкость фабулы, что мешает развитию сюжета.
Вторая тенденция сводится к авторской версии истории, например, свой анализ эпохи тоталитаризма предлагает С. Носовв «Хозяйке истории» (1999). Воспринимая эпоху социализма как глубокое прошлое, используя дневники героини, он пытается определить произошедшее как подвластное воле героини-пророчицы (отсюда и его символическое название). Ясно, что перед нами попытка переосмысления прошлого, организованная в форме игры с сюжетом, фантасмагорических ходов, определенной натуралистичности. В такой же манере написан и последний роман В. Сорокина«День опричника» (2006), и его продолжение – роман в рассказах «Сахарный немец» (2008). Но речь здесь идет не об историческом романе или исторической форме, а об оболочке, позволяющей авторам самоопределиться в своем понимании прошлого и, возможно, инкорпорировать его в будущее.
Масштабность и всеохватность изображаемого свойственны тем авторам, кто, как А. Солженицын, разрабатывает форму романа-эпопеи, широкого эпического полотна. Тогда в тексте происходит органическое соединение самых разных источников (фольклорных, документальных, публицистических), фантастических элементов и аналитических рассуждений авторов, осмысливается огромный фактический материал.
Такой подход представлен в романах Д. Балашова(настоящее имя Эдуард Михайлович Гипси, 1927-2000).
Примечательно, что его первая повесть «Господин Великий Новгород» была опубликована в популярном журнале «Молодая гвардия» в 1967 г. с предисловием академика В. Янина. Публикация вызвала неоднозначную реакцию, поскольку автор совершенно нетрадиционно подошел к изображению русской истории. Выстраивая свою концепцию, Д. Балашов разделяет пассионарную теорию исторического развития историка Л. Гумилева. Сама по себе идея разрывности истории возникла в I в. Ее основа сформулирована в труде китайского историка Сыма Цяня: «Путь трех царств подобен кругу – конец и вновь начало». Идея дискретности истории существует практически во всех крупных культурах – античной (Аристотель), китайской (Сыма Цянь), мусульманской (Ибн Хальдун), а также европейской (Дж. Вико и А. Шпенглер).
В основе мироощущения Д. Балашова лежит не логически рациональная, а чувственная стихия любви к Отечеству. Она позволила рассмотреть русскую историю конца XIII-XIV вв. не как продолжение развития Киевской Руси, а как «результат пассионарного «толчка», приведшего к развитию и становлению Русского государства во главе с Москвой – с новой культурой и новым типом государственности» [15]. Собственный подход писатель сформулировал в романе «Младший сын» от лица суздальского князя Константина Васильевича: «Сила любви – вот то, что творит и создает Родину!».
Глубина осмысления описываемых Д. Балашовым событий объясняется тщательной работой с документальной составляющей произведения. В ряде случаев Д. Балашов выступает как исследователь, поскольку обращается к недостаточно изученным периодам русской истории. Он привлекает разнообразные письменные и рукописные источники, труды специалистов. В примечаниях к роману «Отречение» автор откровенно признает, что, опираясь на историческую канву, дополняет ее своими допущениями.
На основе сказанного выявляется следующий алгоритм работы писателя: выстроив точную и подробную хронологию избранного периода, он вписывает в историческую канву вымышленных героев. Косвенным доказательством точности воспроизведенных Д. Балашовым сведений служит диссертация А. Макрушина с показательным названием «Сергий Радонежский и его время в творчестве Д.М. Балашова: Традиции, стиль, поэтика».
Сюжета в традиционном понимании в романах Д. Балашова нет, развитие действия определяется хронологией реальных событий, в которых, как обычно бывает в парадигме исторического романа, действуют реальные и вымышленные персонажи. Один текст продолжает другой, образуя общее повествовательное пространство, охватывающее во времени более столетия: со дня смерти Александра Невского в 1263 г. до окончательного утверждения Русского государства с центром в Москве, произошедшего после Куликовской битвы 1380 г. Последовательно в ряде текстов автор разработал и «новгородскую тему», начатую в 1972 г. романом «Марфа Посадница», в котором заявлена тема власти, рассмотренная на значительном временном интервале.
11
Пятнадцатилетию окончания работы А. Солженицына над эпопеей была посвящена специальная конференция, ее материалы опубликованы в сборнике «Красное колесо» А.И. Солженицына: Художественный мир. Поэтика. Культурный контекст / Отв. ред. А.В. Урманов. Благовещенск, 2005. В премиальный лист Большой книги 2008 г. вошло объемное исследование Л. Сараскиной, «Александр Солженицын», отмеченное второй премией.
12
Проза А.Солженицына постоянно становится объектом исследователей, в обзорной главе можно указать только на ее особенности общего свойства, в границах рассматриваемой проблемы организации исторической формы. Более подробный анализ дается в монографиях, диссертационных исследованиях А.В. Урманова, Н.М. Щедриной. Специально «Красному колесу» посвящена монография А.С. Немзера (Красное колесо. Опыт прочтения, 2009).
14
Хронологически сложилось так, что произведения ряда авторов на сталинскую тему писались одновременно, но издательская судьба оказалась разной, поэтому А. Рыбаков стал известен широкому читателю ранее текстов А. Солженицына, который продолжал создавать свою эпопею о революции.