Иногда писатель строит сюжет на парафразе известного мотива, на который вскользь намекает читателю. Рассказав о том, как Дан три дня искал свою дочь, он вводит ремарку о пророке Ионе, который три дня сидел в чреве кита и этим очистился от скверны, получив дар пророчества. И его героиня Руфь получает этот дар и становится пророчицей под именем Пелагеи.
Писатель свободно изменяет библейский сюжет, соединяя его с фольклорным мотивом. Показательна сцена, когда две медведицы спасают Руфь (Пелагею) от насильника. С одной стороны, здесь использован эпизод из 4-й книги Царств (рассказ о пророке Елисее), а с другой – проложная легенда, в которой медведь защищает святого. Автор вводит яркую деталь: медведь отнимает у напавшего на девочку речь (можно сравнить с известным сказочным сюжетом «Немой язык», где медведь наделяет героя даром понимать язык всего живого) и в то же время наделяет девочку даром всеведения. Автор соединяет реальный и символический планы, рассказывая о дальнейшей судьбе героев, Ф. Горенштейн переводит повествование в бытовой план.
Конечно, подобный текст требует определенной подготовки читателя. И вновь возникает невольная параллель с Д. Мережковским, который буквально вбрасывал читателя в сложнейший текст. Или с произведениями А. Белого, Ф. Сологуба, тексты которых представляли собой сложнейший код из нескольких переплетенных между собой пластов и самых разнообразных перекличек с самыми разнообразными источниками.
Заявленное Ф. Горенштейном многоголосие, сплетаемое из разных мотивов, приводит к разнообразию тем, которые он поднимает в своем романе. Важнейшая из них связана с отношениями русских и евреев. Ф. Горенштейн выступает как убежденный противник антисемитизма, хотя и показывает, что подобное противостояние возникло еще в библейские времена.
Тема взаимоотношений двух народов – евреев и русских, так же как и тема самосознания своей этнической принадлежности, лейтмотивом проходит через весь роман. Она организуется через ироничные ремарки («может ударить кастрюлей, если уверена, что за это ее не пырнут по-татарски ножиком, а по-еврейски в суд подадут») и авторские заключения («еврей в русском коллективе – это важная, необходимая деталь для ощущения национального единства»).
В то же время авторские выводы типа: «подлинная родина человека – не земля, на которой он живет, а нация, к которой он принадлежит», нередко вступают в противоречие со словами и поступками его героев. Вновь звучит скрытая характерная цитата, отсылающая к классической литературе. Современные авторы часто подчеркивают, что сложные и динамичные структуры позволяют героям проживать свою жизнь иначе, чем предопределил автор.
Само действие в романе разворачивается неторопливо, постоянно перебивается отступлениями. Они многословны и выстроены как классические монологи, со своими риторическими конструкциями и своеобразным неторопливым размеренным ритмом, напоминающим ритм Библии: «Так говорит Антихрист, отец пророчицы Пелагеи и отец сына ее, Антихрист, который в мире философском, в мире Единства, есть враг Христу, а в мире религиозном, а в мире Полярности, есть Христу Брат, дополняющий его в справедливом Божьем судопроизводстве».
Отступления разнообразны по содержанию, они представляют собой авторские размышления по поводу происходящего в романе или пересказ различных книг из Ветхого завета. В них содержится и характеристика героев, определяется к ним отношение.
Сложность и многоуровневость повествования обусловливает разнообразие функций автора. Его образ состоит из трех равновеликих ипостасей. Первая – писатель, который рассказывает библейскую историю об Антихристе. Его речь размеренна, богата риторическими конструкциями и построена на библейских аллюзиях. Он существует вне времени и пространства. Иногда его голос превращается в «закадровый комментарий», который является своеобразным камертоном для всего романа.
Второй рассказчик находится внутри повествования, практически рядом с героями, в душной комнате, вагоне, тюремной камере. Он передает яркие голоса своих героев, иногда скрывается, ничем не выдавая своего присутствия. Он существует внутри исторического времени, которое четко обозначается с помощью временных деталей и упоминаний о разных событиях. Слова рассказчика переданы в форме несобственно-прямой речи, в которую введены воедино и соответственно образуют единое целое разговорные конструкции и лексика различных говоров – русского, белорусского, еврейского.
Третью ипостась образа автора можно назвать комментатором. Он появляется, когда читателю нужно дать время разобраться в событиях. Критики сравнивают его функции с вестником, выходящим на помост во время затянувшегося театрального действия. По форме это монологи, поясняющие происходящее, а иногда и размышления на отвлеченные темы. Чаще всего это размышления о месте евреев в мировой и русской истории, о вере, ненависти и любви. Иногда его речь состоит из цитат: «Ничего. Твое горе с полгоря. Жизнь долгая – будет еще и хорошего и дурного. Велика матушка Россия!» (А. Чехов «В овраге»).
Ф. Горенштейн не только обильно цитирует хорошо известные тексты, он перенял и особенности языка того времени. Хотя его романы отражают жизнь России середины XX в., в них нет прямой критики коммунизма или советской власти. Не умалчивая о жестокости и антигуманности того, что происходило в эти годы, писатель никого не обличает и не выносит никаких оценок и приговоров. Советский режим для него такая же часть вечности, как и остальная история человечества. Он стоит на библейской позиции – «Нет власти аще не от Бога». Главный судья, чей приговор неотвратим и беспощаден, – Господь Бог.
Поэтому и разговор ведется в нарочито нейтральной манере, использована общелитературная лексика: «Савелий стал приятен в общении, и пророчица Пелагея охотно приглашала его с собой на загородные прогулки».
Сложная конструкция повествования стала причиной того, что критики поставили «Псалом» в один ряд с произведениями Х.Л. Борхеса и Г.Г. Маркеса.
Роман «Искупление»(1979) выстроен в форме жизнеописания героини. Временные рамки романа охватывают войну и первые послевоенные годы. Место действия – небольшой южнорусский городок, только что освобожденный от немецких оккупантов. Там живет главная героиня – девушка Сашенька. Ее отец погиб на фронте, а мать работает посудомойкой в местном общежитии для работников милиции. Писатель показывает, как взрослеет его героиня и как, по мере взросления, становится «носительницей зла».
Вновь вводится та же тема, что и в предыдущем романе: кто прав и кто виноват, и кто ответственен за происходящее. Представляя характерную ситуацию, автор постепенно приводит читателя к определенным выводам. Его героиня не выделяется ни своим поведением, ни поступками, она просто запоминает все лозунги и призывы и действует в соответствии с ними. Вводя штампы и клише определенной эпохи, писатель шаг за шагом раскрывает противоестественность той идеологической системы, в которой живет его героиня: «Хорошо, что созналась», «Политзанятия посещаешь?», «Сын за отца не отвечает», «Какого классика марксизма эта цитата?».
В постмодернистском тексте подобные речевые формулы служат основой словесной игры, используемой писателем (тексты В. Сорокина), или характерологическим признаком (произведения В. Пелевина). Ф. Горенштейн ближе по своей повествовательной манере к В. Аксенову, В. Астафьеву, В. Маканину, которые через бытовое изображают бытийное, через конкретные картины повседневной реальности выходят на уровень более широких обобщений, повествуя не только о конкретном герое, но и о «герое своего времени».
Отсюда и описываемое автором расхождение между конкретным поведением, реальными действиями и общечеловеческим значением поступков героини. Сашенька не понимает, что ее мать, ежедневно приносящая с работы остатки еды, спасает свою семью от голодной смерти. Когда у ее матери завязывается роман с солдатом, пришедшим с фронта, Сашенька не выдерживает. Ей кажется, что мать оскорбила память об ее отце. Движимая обидой за своего погибшего отца, она идет в НКВД и предает мать, а заодно и соседку, решив, что та скрывает у себя бывшего полицая. Мать сажают в тюрьму и приговаривают к заключению, невзирая на то, что она оказывается беременной. Показательно, что мать ни словом не упрекнула дочь и только умоляет дождаться ее.