И где это Сикорский ухитрился обнаружить «чисто финский тип»? Нет такого в природе, на финно-угорских языках говорят народы самых разных рас, от нордической (балтийские финны) до монголоидной (ненцы). Среди одной мордвы, говорящей на двух разных языках, представлены пять антропологических типов, возникших на базе трех расовых компонентов.
И. А. Сикорский договорился даже до того, что «слабейшую сторону славянского характера составляет воля… и в этом отношении славяне представляют противоположность… финнам» (с.275). Опять: каким именно финнам? А. И. Герцен рассказывает в «Былом и думах», как во время своей вятской ссылки однажды наблюдал пожар в деревне, населенной русскими и удмуртами. Русские суетились, таскали воду, гасили огонь, а удмурты сидели на пригорке, плакали и молились. И в современной России удмурты занимают первое место среди всех ее народов по числу самоубийств на душу населения. Так, может быть, и этот финский народ превосходит нас в волевом отношении, может быть, и в скрещивании с ним Сикорскому померещилась бы «великая задача улучшения целого народа», которая осуществляется в «скрещивании рас»? (с.277)
К сожалению, в сборник не вошла работа В. М. Флоринского «Усовершенствование и вырождение человеческого рода», выпущенная в 1864 г. — за год до того, как начал пропагандировать евгенику Ф. Гальтон. Флоринский преувеличил влияние монголов на внешний тип и характер русского народа, но, возможно, специально для того, чтобы подчеркнуть: не всякое смешение идет во благо, бывают и «неблагоприятные помеси».
Главный официальный советский историк 20-х годов М. Н. Покровский, сражаясь против «великорусского шовинизма», продолжил линию Сикорского с еще большим революционным размахом и объявил, что в жилах «так называемого великорусского народа» течет 80 % финской крови. Секрет того, каким образом он измерял эти проценты, Покровский унес с собой в могилу.
Крупнейший советский антрополог В. П. Алексеев опроверг Сикорского и Покровского: «Финский субстрат… нельзя считать основным компонентом в сложении русской народности — на протяжении II тысячелетия он почти полностью растворился», в результате чего «современные русские сближаются скорее с… гипотетическим прототипом, который был характерен для предков восточнославянских народов до столкновения с финским субстратом» («Происхождение народов Восточной Европы». М., 1973. С. 202–203).
Впрочем, с этим прототипом тоже далеко не все ясно. Как нельзя сказать, какой тип первоначально был у финнов, так и «праславяне не отличались ни чистотой расы, ни единством физического типа» (Сб. «Восточные славяне. Антропология и этническая история». М., 1999, с.13). Только в их случае мы имеем более узкий выбор, ограниченный двумя европейскими типами, причем ученые стремятся выделить только один исходный «праславянский» тип: одни считают, что это был нордический тип, другие признают «истинными» славянами только темноволосых брахикефалов (т. е. людей с круглой формой головы). У нас последней точки зрения придерживался Ф. К. Волков, который провозгласил в 1916 г., что поляки, русские и белорусы — славяне только по языку, а украинцы и остальные южные и западные славяне (кроме поляков) — славяне не только по языку, но и по антропологическому типу (там же, с.20).
Говорить такое сегодня, когда на Украине пышно расцветает самый махровый национализм, просто опасно, — украинцы совсем возгордятся. А тут еще И. А. Сикорский осыпал их комплиментами: у них якобы «более сохранился природный славянский ум и чувство. Таким образом, малорусс оказался более идеальным, великорусс — более деятельным, практичным, способным к существованию» («Русская расовая теория», с.276). Это украинцы-то непрактичные идеалисты? Да вы спросите любого военного, и он расскажет вам, какие они служаки; спросите любого бывшего заключенного, и он расскажет вам, каково работать под охраной разболтанного русского конвоя и каково — под строгим надзором выслуживающегося перед начальством украинского.
Для составителя рассматриваемого сборника В. Б. Авдеева вопрос о происхождении славян ясен как божий день: «Созидателем и носителем культуры на всей территории Европы и европейской части России всегда был один и тот же расовый тип — длинноногий голубоглазый блондин». И вообще: «всегда и везде в мировой истории исходным расовым типом-создателем культуры — был человек нордической расы. Именно он является поэтому наиболее биологически ценным» (Предисловие к сборнику, с. 39, 41). Эти слова выделены жирным шрифтом.
Есть такое опасное психическое заболевание, которое я бы назвал «белобрысоманией». Процитированные выше фразы — явный синдром этой болезни. В. Б. Авдеев даже не задумывается о том, скольким людям он наносит оскорбление подобной писаниной.
Среди немцев эта болезнь приняла эпидемический характер при нацизме, но ее бациллоносители распространяли эту заразу с самого начала XX века. Одним из них был монах-расстрига Ланц, присвоивший себе титул «фон Либенфельс». Его журнал «Остара» именовался «журналом для блондинов и мужчин». Ланца называют «человеком, который дал идеи Гитлеру». Гитлер и в самом деле внимательно штудировал журнал Ланца, хотя отнюдь не был блондином. Впоследствии в Германии этот психоз достиг такого размаха, что некоторые молодые люди кончали с собой от отчаяния из-за того, что они не имели счастья принадлежать к нордической расе (как, впрочем, половина населения Германии). Во избежание подобных случаев стали придумывать разные идиотские формулы, вроде: «В этом темноволосом человеке живет белокурая душа». Оставалось только уточнить, какие еще части тела есть у души. Даже такой крайне правый деятель, как Г. А. Амодрюз, осуждает «нордизм», высокомерное отношение белокурых маньяков ко всем остальным европейцам как к чужакам, как к семитам или неграм, и видит в этом опасное извращение расовой идеи («Мы — другие расисты». Монреаль, 1971, с.122).
Ни одна раса не имеет никаких оснований смотреть свысока на другую. Классик немецкой расовой теории Ганс Ф. К. Гюнтер подчеркивал: «Нет общезначимого масштаба ценности народов и рас, т. е. раса не имеет высшей ценности сама по себе и не может называть другие неполноценными» (Избранные работы по расологии. М., 2002, с.80). В противоположность этому В. Б. Авдеев позволяет себе отнести «инородцев России» к «низшим» расам и распространить на всю мировую историю принцип: «высшие» расы создают — «низшие» уничтожают («Русская расовая теория». Предисловие, с.24). Да и публикации в его сборнике подобраны соответствующим образом. В первой же из помещенных в нем статей историк С. В. Ешевский так описывает ситуацию в США: «Там… была еще возможность существу высшей породы… представителю белой расы, способной к бесконечному совершенствованию, с полным спокойствием совести употребить, как машину, как рабочую силу, негра, в котором, по счастию (!), еще сохранилось посредствующее звено между собственно человеком и высшей породой обезьяны» (Там же, с.65). Ему вторит И. А. Сикорский: «Черная раса принадлежит к наименее одаренным на земном шаре» (Там же, с.248). А у В. А. Мошкова термин «низшие расы» просто не сходит с уст (с. 501–508).
Даже общепризнанный основоположник расовой теории граф А. Де Гобино, и тот считал негров весьма одаренной расой и доходил до того, что приписывал художественные таланты европейских народов примеси негритянской крови. Конечно, в эту крайность тоже впадать нельзя, а то у нас есть много охотников объяснять, например, талант Пушкина кровью его негритянских предков. И. А. Сикорский в статье «Антропологическая и психологическая генеалогия Пушкина» четко определяет сферу влияния этой крови: необузданность природы Пушкина, внезапная порывистость его решений и действий, разгул, бурные инстинкты с ухаживаниями, пиршествами, ссорами, дуэлями — все это «дань черному расовому корню». Сюда же относятся и те «увлечения», которые поэт называет «прочными заблуждениями». Добавляя к этому физическую неутомимость Пушкина и быстроту его восприятия, Сикорский пишет, что этим «исчерпываются африканские дары, внесенные природой в душу Пушкина» (с.309–311).