Но можно еще далее провести умозаключения и еще значительнее обобщить их, хотя бы для того, чтобы вызвать естественно-исторические, основанные на раскопках, предпринятых в достаточных размерах и в исторически доказательных местностях, опровержения. Для такого обобщения мы должны принять в соображение следующие обстоятельства. Существует целая литература, старающаяся доказать распространение славянского племени в доисторические времена далеко за пределы нынешнего размещение славян в западной и северо-восточной Европе. Существуют доказательства, что славяне заселяли Балтийское прибрежье до Дании и далее, что они доходили до Швеции. Этим даже думают объяснить и призвание Рюрика, не как иноплеменного, а единокровного князя. Много писали против этих стремлений расселить славян по Европе, и еще более смеялись над различными славянскими теориями потому, что, к сожалению, к ним примешивается вопрос политический, вопрос генеалогических и исторических прав одних народов над другими. Но в настоящее время наука уже пережила эпоху аристократического воззрения на племена, по которому одни представлялись избранными и предназначенными для господства, а другие обделенными природой и низменными, с которыми совестно было иметь кровное сродство. Для науки существуют только племена, более или менее благоприятствуемые внешними обстоятельствами, историческими условиями и внешней обстановкой. Но не так еще давно ученые, спокойно выслушивавшие лопарские и финские теории первобытного заселения Европы, с особенной энергией восставали против славянской. Только теперь, понемногу, начинает проникать не только в жизнь, но и в антропологию, то убеждение, что происхождение народов одно, а политическое их право и значение — другое, и потому поспокойнее стали относиться к славянской теории, смотря на нее как на такое же правомерное предположение, требующее научного разбирательства и доказательств, как и другие. При таком более спокойном научном взгляде на дело и могла только появиться гипотеза об арийцах Пёше и доброжелательное отношение к ней антропологов, например Эккера и других.
Итак, исторические и лингвистические факты могут быть представлены для древнего, доисторического размещения славян далеко по Западной Европе и около Балтийского прибрежья. Со своей стороны краниология может представить также некоторые доводы в пользу этого. Тип черепов, и именно длинноголовый, найден в Западной Европе, не только около границ России в Галиции, но и далее, в так называемых рядовых могилах (Reihengraber) в Германии, и тип этот очень сходен с нашим курганным. Тот же тип попадается и в древних могилах Швеции, найден и в Пруссии. Отсюда две теории: по одной, принимающей эти черепа за славянские, славяне обитали в этих пространствах как древнейшие владетели, по другим — это были германцы, так как тип черепа считается за древне-германский. С последней точки зрения германцы жили некогда, в первобытные времена, в России и распространились от нее далее на запад. По нашему, это и то и другое вместе, или лучше сказать ни то, ни другое, а то первоначальное племя, прото-европейцы, арийцы, или что иное, назовите, как хотите, но только то население общее, из коего расчленились потом различные Индоевропейские племена, изменившиеся затем в различных местах, в Германии, Швеции, Дании и России, как от влияния физических условий, так и от смешения с различными короткоголовыми и черноволосыми племенами. Задача европейской этнологии и состоит в выяснении того, насколько в основу населения каждой страны легло это первоначальное арийское племя и насколько оно изменилось от обособления и местных физических условий и в особенности от смешения. Определение этих-то элементов смешения и составляет особенную трудность, так как они были не только различны в различных странах, но и в разные эпохи в разных местностях, примеры чему, особенно убедительные, мы видим и в этнологии России. Допустивши существование такого общего антропологически коренного населения, арийцев, и олицетворив его в нашем длинноголовом племени, мы выясняем себе и некоторые темные стороны, но вместе с тем наталкиваемся и на новые вопросы, требующие дальнейшего выяснения и на первый раз, теперь, кажущиеся противоречиями.
Одно и то же племя, но поставленное в различные условия при большем или меньшем обособлении, с течением времени получит сначала бытовые, затем лингвистические и, наконец, физиономические различия. Жители моря и жители континента, равно как и жители приполярных стран при продолжительном обособлении друг от друга, хотя бы они и принадлежали естественно-исторически к одному и тому же племени, примут, несомненно, с течением времени форму разновидностей. Различные потребности вызовут иное приспособление костюма и других гигиенических и бытовых условий. Местные продукты будут во многом иные, и пути, по которым доходят покупные вещи, приобретаемые от торговцев, тоже иные в таких различных местностях, потому и бытовые остатки в могилах или вообще в земле будут носит различный характер. Моряку будет нужен во многом иной запас слов, чем жителю континента, и им будут также часто встречаться иные предметы, иные ощущения, требующие иных слов, иных оттенков выражений. Темперамент и характер выработаются иные на деле, и это отразится неизбежно на языке, так как это постоянно выражается даже и при более мелких различиях; книжная закругленная речь профессора будет отлична от отрывочной, повелительной военного; обороты священника иные, чем у купца. Занятие, темперамент, преобладающие впечатления кладут, наконец, свою печать на физиономию, на мускулы, наиболее часто приводимые в движения, а вследствие того и на частности формы и развития костей, и вызовут под конец естественно-исторические отличия — независимо от смешения. Если же прибавить к этому еще смешение, то однородная антропологическая основа в различных местностях может выработать весьма понятные племенные различия, что и действительно вырабатывалось с течением времени у германцев, скандинавов, англосаксов и славян, хотя они вышли из одной основы, и было время, когда они составляли нечто однородное, цельное в естественно-историческом смысле. Если это так, то в самые древние эпохи не было столь коренного различия между прибалтийскими племенами, и вопрос о норманнах и их отношениях к древним славянам становится понятным: происхождение то же, тип естественно-исторический тот же, но условия их жизни различные. Отделение было еще не особенно древне, и потому не сгладились ни фактические основные черты сходства, ни воспоминание, оставшееся в преданиях и языке, об общем происхождении. Этим объясняется тот удивительный факт на первый раз, что наши летописи говорят о норманнах и норманнских могилах не только у Новгорода, но и в средней России; но до сих пор не найдено еще ничего, что могло бы быть названо норманнским черепом, своеобразным и отличительным, несмотря на то, что норманнов приходило довольно в Россию: они были одного происхождения с местным первобытным населением России, одного и того же Индоевропейского корня, и потому черепа их не могли существенно и заметно отличаться. Неудивительно, что и новгородские славяне, помнившие о единстве своего происхождения с так называемыми норманнами, призвали к себе их для княжения, так как они были люди свои, а приморский образ жизни развил в них ту энергию и административную, организаторскую способность, при трудных и смутных обстоятельствах, для развития которых было сравнительно меньше места у берегов Волхова, чем у берегов Балтийского моря. Не было же ничего удивительного, когда белоруссы или малоруссы обращались к великоруссам, более их опытным в деле государственной организации и выработавшим в себе, по своим территориальным, физическим и историческим условиям, большую способность устраивать государственное здание.