Надежды на Литву не было. Московская рать шла к городу. Отважиться выдерживать осаду было черзвычайно трудно. Тут Упадыш пушки заколотил, а еще и голод угрожал. В город набежало множество народа из сел, укрываясь от неприятеля. Недоставало ржаного хлеба; пшеничный был, да очень дорог, доступен только богатым; вот по вековому обычаю поднимались бедные на богатых, житники на пшеничников; начались смуты и нестроения. Те, которые прежде, по наущению Марфы и ее приверженцев, так усердно прославляли вольность Великого Новгорода и Казимира, теперь ударили в вечевой колокол с иной целью. "Что, где ваш Казимир? — кричали они: — где? Вот до чего довели вас прелестники, обманщики!" И когда прежние их противники, московцы, явились, то не каменьями их встретили, — со слезами у них прощения просили. "Не слушались мы вас, больших умных людей, — говорили они, —- себе на беду, а послушались безумцев, что и сами пропали, и нас на горе подвели: теперь будем уже вас во всем слушать. Спасайте Новгород: идите бить челом великому князю, чтоб нас помиловал!" — "Вот то-то, братцы, — отвечали им сторонники Москвы, — если б вы баб не слушали и зла не начинали, так и беды б такой не сложилось; но добро и то, что хоть теперь грех и безумие свое познали; мы не можем за дело сами взяться, а пошлем от нареченнаго владыки просить у великаго князя опаса: если даст опас, — значит смирится и не погубит своей отчины до конца . Все пошли толпой на Софийский двор. Владыка стал научать их и ободрять, и взялся быть ходатаем; он собрался в путь, с ним пошли священники от семи новгородских сборов, старые посадники и тысячские, и пять житых от пяти концов Повезли дары: нельзя было являться с пустыми руками к москвичам.
Великий князь из Русы 27-го июля прибыл на берег Ильменя, и стал между Коростынем и берегом (верно, устьем Шелони). Он готовился идти на Новгород — уничтожить его, если б Нов-город упорствовал, но не расположен был отвергать покорности; тогда это было не в видах его. Притом же митрополит Филипп написал к нему послание, и в нем увещевал простить новгородцев, если они принесут повинную. К стану его пристало судно; из него вышел нареченный владыка и послы. Они не смели явиться прямо пред лицо великого князя: уже тогда возникли в порядке московского самодержавия чиновная лестница и придворная обрядность; прежде новгородцы явились к боярам и поднесли поминки; принявшие их бояре доложили братьям великого князя; явились новгородцы перед князьями, и также поднесли поминки: а братья доложили великому князю и вместе с боярами упрашивали его сжалиться и допустить к своим очам просящих пощады и милости. После этих обрядов позволено было послам войти в шатер великого князя. Увидев грозного победителя, новгородцы поклонились до земли, и владыка произнес:
"Господин великий князь Иван Васильевич всея Руси, милостивый! Господа ради, помилуй виновных пред тобою людей Великаго Новгорода, своей отчины! Покажи, господине, свое жалованье; смилуйся над своей отчиною; уложи гнев и уйми меч; угаси огнь на земле и не порушай старины земли твоей; дай света видеть безответным людям твоим; пожалуй, смилуйся, как Бог положит тебе на сердце!"
Владыка прервал эту речь слезами; новгородцы стояли с плаксивыми минами и поникшими головами
Тогда братья великого князя стали просить о помиловании новгородцев.
За ними великокняжеские бояре повторили ту же просьбу, кланяясь своему повелителю.
Видел великий князь, — говорит летописец, — печалование и челобитье братии своей, и своей отчины, и бояр многих и князей; вспомнил грамоту отца своего, митрополита, полученную им на пути: как истинный пастырь стада и учитель, он просил его — смиловаться над Великим Новгородом, если будет бить челом, и напоминал слова Господни. Иван объявил новгородцам свое милосердие. ' Отдаю, — сказал он, — нелюбье свое; унимаю меч и грозу в земли и отпускаю полон новгородский без окупа; а что залоги старые и пошлины, о всем том укрепимся твердым целованьем по старине .