Очень трудно описать словами тот момент, — соображения приходили мне на ум не одно за другим в простом процессе рассуждений, а вспыхивали в мозгу разом, инстинктивно, мучительно. Дилемма превратилась в настоящую пытку. Друзья уговаривали меня уйти из Совета и войти в кабинет. Я чувствовал, что это невозможно, однако, с другой стороны, невозможно было изменить решение руководства Совета.
Не в силах больше выносить неопределенность, я решил до наступления дня уйти домой. Почему-то не мог больше выслушивать бесконечные споры по одному вопросу, бесповоротно поставленному Исполнительным комитетом Совета.
Непривычно было возвращаться в такой час по улице, которой я часто ходил в Думу, преследуемый шпиками царской охранки! Непривычно идти мимо часовых, видеть горящим зловещее здание районной жандармерии, подожженное народом. Все казалось нереальным, фантастическим!
Только вернувшись домой, я до конца понял значение произошедшего. Лишился сил, потерял сознание. Действительно, невероятно трудно выдержать то душевное состояние, в котором я находился в последние дни, живя в напряжении духа, нервов, всего организма, которое кажется невыносимым, но как бы наделяет тебя некой необычайной чувствительностью, способностью восприятия. При этом чувствуешь в себе силу, способную победить саму смерть. Поистине, стоит испытать жизненные страдания ради подобного состояния экстаза.
Два-три часа я провел в полуобморочном состоянии, как в бреду. Потом вдруг вскочил на ноги, получив в конце концов ответ на вопрос, о котором, казалось, забыл. Решил немедленно звонить, сообщить, что принимаю пост во Временном правительстве и буду объясняться не с Исполнительным комитетом, а с самим Советом. Пусть он и решает проблему, возникшую между Исполнительным комитетом и мной! Довольно любопытно, что окончательное решение проигнорировать Исполнительный комитет мне подсказали не вышеизложенные рассуждения, а неожиданное воспоминание о заключенных в правительственном павильоне и прочих местах. Мог ли кто-нибудь, кроме меня, какой-нибудь буржуазный министр юстиции спасти их от самосуда, уберечь революцию от позорного кровопролития? Я был убежден, что в данных обстоятельствах это больше никому не удастся. Позвонил во Временный комитет, объявил свое решение. К аппарату, по-моему, подходил Милюков. Кажется, он был доволен, горячо меня поздравил. Вся моя усталость исчезла. Я начал немедленно разрабатывать планы организации своего министерства, подбирать ближайших сотрудников. Послал искать Зарудного, которому предстояло стать товарищем министра. Можно было подумать, будто я нисколько не сомневался в поддержке Советом моего решения. Но это было не так.
Вернувшись в Думу, где все уже слышали новость и ждали разрешения моего конфликта с Исполнительным комитетом, я предупредил, что иду сообщить свое решение Совету.
— Нет-нет, — раздались чьи-то крики, — не ходите! Они на вас набросятся и в клочки разорвут. Дайте нам время их подготовить.
— Я сам доложу им о своем решении, — таков был мой ответ.
Совет собрался на пленарное заседание, которое вот-вот должно было начаться, я незамедлительно туда направился, обнаружив только враждебные лица и величайшее неудовольствие.
В большом боковом зале я выслушал доклад Стеклова о переговорах с Временным комитетом Думы по поводу формирования правительства. По его окончании председатель (Чхеидзе) объявил о моем желании выступить перед Советом, и мне предоставили слово.
Я вскочил на какой-то стол и начал говорить. Сначала изложил свои соображения, описал цели. Видел перед собой сплошную массу людей, анализировал выражение лиц, убеждаясь, что слушатели на моей стороне. Сказал, что выступаю перед Советом в качестве министра юстиции Временного правительства, не могу ждать решения членов Совета, прошу немедленного голосования. Рассказал о программе Временного правительства, заметив, что в интересах России и рабочего класса в правительстве должна быть представлена революционная демократия, чтобы оно постоянно и прямо учитывало волю народа и пр. Больше деталей того выступления не припомню, но добавлю, что почти каждая фраза сопровождалась одобрительными возгласами слушателей.