Россия немедленно нарушила условия договора, введя в Маньчжурию многочисленные полицейские и военные соединения и основав в Харбине якобы независимую базу. Во время Восстания боксеров (1900), носившего антизападный характер, Россия послала в Китай дополнительные войска. В 1898 году на основе долгосрочной аренды Россия завладела военно-морской базой в Порт-Артуре.
Эти шаги, вопреки стремлению Николая II к установлению миролюбивых отношений и неодобрению некоторых министров, вели Россию к столкновению с Японией. В ноябре 1902 года высокопоставленные русские сановники собрали в Ялте тайное совещание, на котором рассматривались жалобы Китая на нарушение Россией условий договора и проблемы, вызванные нежеланием иностранцев вкладывать средства в российские дальневосточные предприятия. Участники совещания пришли к общему мнению, что Россия сможет добиться своих экономических целей в Маньчжурии только путем энергичной колонизации; и чтобы русским утвердиться там, правительству следует крепче взять в руки этот регион. Все совещавшиеся, включая и Витте, единодушно признали, что России надо аннексировать Маньчжурию или, на самый худой конец, установить строгий контроль над ней24. В последующие месяцы военный министр А.Н.Куропаткин призывал к агрессивным действиям для защиты Транссибирской магистрали: он утверждал, что, если Россия не готова аннексировать Маньчжурию, ей придется уйти оттуда. В феврале 1903 года царь дал согласие на аннексию25.
Япония, имевшая собственные интересы в этом регионе, пыталась предотвратить конфликт, предлагая договоренность о разграничении сфер влияния: Япония признает интересы России в Маньчжурии в обмен на признание ее интересов в Корее. К соглашению на этих основаниях можно было бы прийти, если бы в августе 1903 года царь не уволил Витте с поста министра финансов: с того момента дальневосточная политика России понеслась без кормчего по воле волн. [Отставка Витте явилась следствием давней нелюбви к нему царя и интриг Плеве, однако непосредственной причиной стало внезапное мистическое прозрение. Царь сообщил Плеве, что во время церковной службы он услышал голос Господа, внушавший «не откладывать то, что я уже собирался сделать» (Gurko V.I. Features and Figures of the Past. Stanford, Calif., 1939. P. 225).]. И в этот момент сильно осложнили отношения с Японией занимающие высокое общественное положение дельцы, заинтересованные в освоении корейских лесных богатств. Убедившись, что Россия не идет на переговоры, Япония к концу 1903 года решила начать войну. Хотя военные приготовления Японии не были тайной, в ответ в России ничего не предпринимали, желая возложить на неприятеля всю тяжесть вины за начало враждебных действий. Русские вообще относились к японцам крайне пренебрежительно: Александр III называл их «обезьянами, изображающими европейцев», а обыватели похвалялись, что закидают «макак» шапками.
8 февраля 1904 года без объявления войны японцы атаковали и взяли в осаду Порт-Артур. Потопив несколько русских военных кораблей и заперев остальные, они получили главенство на море, что дало им возможность высадить войска на Корейском полуострове. Дальнейшие бои велись на маньчжурской земле, вдоль корейской границы, далеко от ее крупных населенных пунктов и промышленных центров, что создавало дополнительные сложности в снабжении русских войск. При этом и Транссибирская магистраль к началу войны еще не могла действовать в полную силу из-за незавершенного отрезка пути вокруг озера Байкал. В каждой схватке обнаруживалось превосходство японцев в командовании и разведке.
Боевая организация эсеров, направлявшая террористические операции партии, поставила Плеве первым в списке намеченных жертв. Министр предпринимал все мыслимые меры предосторожности, впрочем, абсолютно уверенный, что для террористов он неуязвим, поскольку ему удался, казалось бы, невероятный трюк: внедрить одного из своих агентов, Евно Азефа, в боевую организацию. Азеф выдал полиции готовящееся покушение на Плеве, что повлекло арест Г.А.Гершуни, террориста-фанатика, основавшего группу и руководившего ею. По требованию Гершуни Азеф был назван его преемником. В 1903 и 1904 годах предпринималось еще несколько попыток совершить покушение на Плеве, но все они по той или иной причине проваливались. К этому времени некоторые эсеры стали подозревать Азефа, и чтобы спасти свою репутацию, а может быть, и жизнь, он решил организовать убийство Плеве. Эта акция, которой руководил Борис Савинков, оказалась успешной: бомба, брошенная в экипаж, разнесла в куски тело несчастного. [Об Азефе см.: Николаевский Б. История одного предателя. Н.—И., 1980. После убийства Плеве репутация Азефа среди революционеров поднялась неимоверно, и он смог вести двойную игру вплоть до разоблачения В.Л.Бурцевым при содействии директора департамента полиции А.А.Лопухина в декабре 1908 года, после чего бежал в Германию и занялся коммерцией. Умер он в 1918 году.].
К моменту гибели Плеве стал уже предметом всеобщей ненависти. Даже либералы клеймили позором за это убийство не террористов, а правительство. Петр Струве, издававший в то время в Германии главный орган либеральной печати журнал «Освобождение», в заметке, посвященной смерти Плеве, много внимания уделил общественным настроениям:
«Трупы Боголепова, Сипягина, Богдановича, Бобрикова, Андреева и ф.-Плеве не мелодраматические капризы и не романтические случайности русской истории; этими трупами обозначается логическое развитие отжившего самодержавия. Русское самодержавие в лице двух последних императоров и их министров упорно отрезывало и отрезывает стране все пути к легальному и постепенному политическому развитию. <...>
Страшно для правительства не физическое устранение Сипягиных и ф.-Плеве, а та создаваемая этими носителями власти общественная атмосфера негодования и возмущения, которая рождает из рядов русского общества одного мстителя за другим. <...>
Он [Плеве] думал, что самодержавие, которое ввело полицию во все и вся: законодательство, управление, науку, церковь, школу и семью превращает в полицию, сможет предписывать великому народу законы его исторического развития. А полиция ф.-Плеве не сумела даже предотвратить бомбы. Какой он был жалкий безумец!»26
Струве и другим либералам еще пришлось раскаяться за столь неосторожные высказывания, ибо очень скоро стало очевидно, что для террористов террор был образом жизни и направлен он был не только против самодержавия, но и против «путей к легальному и постепенному политическому развитию». Но тогда, в той напряженной атмосфере, когда политика стала делом всякого наблюдателя, террористы вызывали широкое восхищение как борцы за свободу.
Смерть Плеве глубоко взволновала царя, и его эмоциональные дневниковые записи об этом событии резко контрастируют с холодным безразличием, которое он проявит семь лет спустя в связи с убийством Столыпина — государственного деятеля несравненно более крупного калибра, но исповедовавшего убеждение, что Россия больше не может управляться традиционным самодержавием. Бомбы террористов за два года унесли жизни двух его министров внутренних дел, и царь снова стоял перед выбором между примирением и репрессиями. Сам он всегда склонялся в сторону репрессий и мог бы подобрать еще одного твердокаменного консерватора, если бы с фронта одна за другой не приходили дурные вести. 17 августа 1904 года японцы атаковали превосходящие силы основных русских войск под Ляояном, вынудив их отступить к Мукдену.
Это произошло 24 августа, а на следующий же день царь предложил министерство внутренних дел князю П.Д.Святополку-Мирскому. В спектре бюрократических политиков Святополк-Мирский стоял на противоположном Плеве полюсе: он был человеком крайне независимых взглядов и либерального темперамента и верил, что эффективно управлять Россией можно лишь в условиях, когда государство и общество будут взаимно уважать и доверять друг другу. Излюбленным словом его политического словаря было «доверие». Офицер Генерального штаба, служивший губернатором в различных губерниях и товарищем министра внутренних дел — то есть начальником полиции, он являл собой тип просвещенного бюрократа, гораздо более распространенный в имперской России, чем это обычно представляется. Он в корне отвергал методы Сипягина и Плеве и, дабы не служить под их началом в министерстве внутренних дел, предпочел занять пост генерал-губернатора Вильно.