Затем мы обсуждали текст ответной телеграммы в Петербург с отказом перенести совещание в Стокгольм, а также и дальнейшую тактику. Мы сошлись на том, что если русские не приедут, мы должны прервать перемирие и пойти на риск, ожидая реакции со стороны петербуржцев.
В этом отношении мы с Кюльманом были вполне единодушны. Но несмотря на это, настроение как у нас, так и у германцев весьма подавленное. Нет сомнения, что если русские решительно прервут переговоры, положение станет весьма тягостным. Единственный выход из положения заключается в быстрых и энергичных переговорах с украинской депутацией, и мы поэтому приступили к делу в тот же день. Итак, у нас есть надежда, что мы придем к желанному результату, по крайней мере, в этих переговорах.
Вечером после ужина пришла телеграмма из Петербурга, сообщающая о предстоящем прибытии делегации вместе с министром иностранных дел Троцким. Было занимательно наблюдать, с каким восторгом это известие было встречено немцами; лишь внезапное и бурное веселье, охватившее всех, показало, какой над ними висел гнет, как сильно было опасение, что русские не вернутся. Нет сомнения, что это знаменует собой большой успех, и у нас у всех чувство, что сейчас мир фактически на пути к осуществлению.
5 января 1918 г.
Утром в семь часов несколько членов нашей делегации и я с принцем Леопольдом Баварским отправились на охоту. Мы проехали от двадцати до тридцати миль по железной дороге, а затем в открытых автомобилях углубились в чудесный заповедный лес, тянущийся на протяжении 200 – 500 квадратных километров. Погода очень холодная, но отличная, много снега и приятное общество. Сама охота оказалась никуда негодной. Один из адъютантов правда уложил одного кабана, другой пристрелил двух зайцев, вот и все. Вернулись в шесть часов вечера.
6 января 1918 г.
Сегодня начались первые совещания с украинскими делегатами. Все делегаты на местах, за исключением председателя. Украинцы сильно отличаются от русских делегатов. Они значительно менее революционно настроены, они гораздо более интересуются своей родиной и очень мало – социализмом. Они в сущности не интересуются Россией, а исключительно Украиной, и все их старания направлены к тому, чтобы как можно скорее эманципировать ее. Но они, по-видимому, не выяснили себе, будет ли независимость полная, то есть будет ли Украина признана самостоятельным государством, или же она должна быть включена в рамки русского федеративного государства. Украинские делегаты очень культурные люди. Они были явно намерены использовать нас, как трамплин, с которого удобнее всего наброситься на большевиков. Они стремились к тому, чтобы мы признали их независимость, дабы они могли подойти к большевикам с этим fait accompli и заставить их принять украинцев, как представителей равноправной державы, пришедших завершить дело мира. Но, в наших собственных интересах, мы не должны ни привлекать украинцев на нашу платформу, ни вбивать клин между ними и петербуржцами. Поэтому на высказанное ими пожелание признания независимости, мы отвечали, что готовы на это, если украинцы со своей стороны согласятся на следующие три условия: 1. Окончание переговоров в Брест-Литовске, а не в Стокгольме; 2. Признание старых государственных границ между Австро-Венгрией и Украиной и 3. Невмешательство одного государства во внутреннюю политику другого. Знаменательно, что на это предложение до сих пор не поступало ответа.
7 января 1918 г.
Сегодня утром приехали все русские под председательством Троцкого. Они тотчас велели сказать, что они просят их извинить, если они впредь не явятся к общему столу. Их и вообще не видно, и сейчас, по-видимому, дует совершенно иной ветер, чем раньше. Любопытные подробности об этом рассказывает барон Ламецан, немецкий офицер, который привез сюда русскую делегацию из Двинска. Во-первых, он утверждает, что двинские окопы совершенно опустели, и что, за исключением немногих сторожевых постов, русских там вообще больше нет; затем, что на очень многих станциях делегатов встречали депутации, которые все требовали мира. Троцкий отвечал каждый раз очень ловко и обходительно, но настроение его постепенно становилось все более подавленным. Барон Ламецан вынес впечатление, что русские находятся в совершенно отчаянном положении, потому что у них только один выбор: или вернуться домой без мира, или заключить худой мир – и в обоих случаях они будут сметены…
Только что прибыла телеграмма о демонстрации в Будапеште против Германии. Окна германского консульства были побиты. Это ясное указание, каково будет настроение, если мир не пройдет по нашей вине.
8 января 1918 г.
Ночью прибыл турецкий великий визирь Талаат-паша. Он только что был у меня. Он по-видимому безусловно стоит за то, чтобы заключить мир, но если дело дойдет до конфликта с Германией, то он, кажется, намерен выдвигать меня, а сам оставаться на заднем плане. Талаат-паша один из наиболее даровитых и, пожалуй, самый энергичный турецкий деятель.
До революции он был мелким телеграфным чиновником, кроме того членом революционного комитета. В качестве такового, он перехватил правительственную телеграмму, показывавшую, что замыслы революционеров раскрыты, и если не будет тотчас же приступлено к действию, то игра проиграна. Он утаил телеграмму, предупредил революционный комитет и убедил его немедленно раскрыть свои карты. Все удалось: султан был свергнут, и Талаат стал министром внутренних дел. Со своей стороны он стал с железной энергией бороться против реакции. Позднее он стал великим визирем и вместе с Энвером-пашой воплотил в себе всю энергию и мощь Турции.
Сегодня днем будет сначала совещание пяти председателей союзников и России, а затем пленарное заседание.
Заседание было снова отсрочено, потому что украинцы все еще не пришли ни к каким решениям. Поздно вечером у меня было совещание с Кюльманом и Гофманом. Мы пришли к довольно определенному соглашению касательно предстоящей тактики. Я еще раз сказал ему, что пойду с ними и буду поддерживать их требования до последней крайности, но что если Германия окончательно порвет с Россией, то я должен оставить за собою полную свободу действий. Они оба как будто понимали мою точку зрения довольно правильно, особенно Кюльман, который, конечно, довел бы переговоры до конца, если бы это было в его власти. Что касается деталей, то мы сошлись на том, что будем настаивать в ультимативной форме на продолжении переговоров в Брест-Литовске.
9 января 1918 г.
Основываясь на принципе, что лучше всего предвосхитить удар противника и самому ударить в лоб, мы решили не ждать, пока русский министр иностранных дел выскажется, а поставить его самого перед нашим ультиматумом.
Троцкий явился с заготовленной большой речью, но успех нашего нападения был настолько блестящ, что Троцкий тотчас же просил отложить заседание, так как новая ситуация требует новых решений. Перенесение конференции в Стокгольм было бы для нас концом всего, потому что оно лишило бы нас возможности держать большевиков всего мира вдалеке от нее. В таком случае стало бы неизбежно именно то, чему мы с самого начала и изо всех сил стараемся воспрепятствовать: поводья оказались бы вырванными из наших рук и верховодство делами перешло бы к этим элементам. Теперь нужно выждать, что принесет завтрашний день: или победу, или окончательный разрыв переговоров.
Троцкий несомненно интересный, ловкий человек и очень опасный противник. У него совершенно исключительный ораторский талант – мне редко приходилось встречать такую быстроту и тонкость реплики, как у него – и вместе с тем вся наглость, свойственная его расе.
10 января 1918 г.
Только что было заседание, Троцкий произнес длинную речь, рассчитанную на всю Европу, и, по-своему, действительно прекрасную. Смысл ее заключается в том, что он уступил. Он заявил, что принимает германо-австро-венгерский ультиматум и остается в Брест-Литовске, потому что не хочет дать нам повод сказать, что вина за продолжение войны падает на Россию.
В связи с речью Троцкого была немедленно создана комиссия, которой придется заняться щекотливыми территориальными вопросами. Я настоял на том, чтобы войти в эту комиссию, так как хочу иметь постоянный контроль над совещаниями такой первостепенной важности. Это было не легко, потому что вопросы, подлежащие обсуждению, в сущности касаются только Курляндии и Литвы, то есть не нас, а Германии.