Эта жестокая вражда была скорее следствием личной неприязни, чем идеологических расхождений. К 1906 году, на спаде революции, меньшевики согласились принять ленинскую программу создания централизованной, дисциплинированной и конспиративной партии. Тактические принципы, которых придерживались обе фракции, тоже не сильно различались. Например, обе они одинаково поддержали скороспелое московское восстание в декабре 1905 года. В 1906 году обе единодушно осудили как нарушение партийной дисциплины заявление Рабочей конференции, поддержанное Аксельродом84. При всех незначительных, хотя и часто возникающих, теоретических расхождениях между двумя фракциями принципиальным препятствием к воссоединению была ленинская всепоглощающая жажда власти, которая делала возможным сотрудничество с ним не иначе как в роли подчиненного.
В период между 1905-м и 1914 годами Ленин выработал революционную программу, которая отличалась от принятой другими социал-демократами по двум важным пунктам: по вопросу о крестьянстве и по вопросу о национальных меньшинствах. Корень различия лежал в том, что меньшевики мыслили в ключе поисков решения, тогда как Ленина интересовала исключительно тактика: он желал выявить источники недовольства и использовать их как движущую силу революции. Как мы уже отмечали, еще до 1905 года он пришел к выводу, что ввиду немногочисленности русского пролетариата социал-демократы должны привлекать к борьбе и вести в бой любую социальную группу, противостоящую самодержавию, кроме «буржуазии», которую он считал «контрреволюционной»: после победы, считал он, найдется время для того, чтобы свести счеты с временными попутчиками.
Традиционный взгляд социал-демократов на крестьянство был усвоен ими от Маркса и Энгельса и состоял в том, что за исключением безземельного пролетариата оно являлось реакционным («мелкобуржуазным») классом85. Тем не менее, наблюдая поведение русского крестьянства в период деревенских волнений 1902 года и, что еще более существенно, в 1905 году, и отмечая связь между разорением помещичьей собственности и вынужденной капитуляцией царизма, Ленин пришел к мысли, что мужик был естественным, хотя и временным, попутчиком промышленного рабочего. Чтобы привлечь мужика, партии пришлось выйти за пределы уже заявленной аграрной программы, в которой крестьянам обещались так называемые отрезки — наделы, которые, согласно указу об освобождении 1861 года, они могли получить бесплатно, но которые составляли только часть требующихся им земель. Ленин почерпнул много сведений о складе мышления русского крестьянина из долгих разговоров с Гапоном после бегства последнего в Европу, последовавшего за Кровавым воскресеньем: как сообщает Крупская, Гапон был хорошо осведомлен о нуждах крестьянства и Ленин так увлекся этим человеком, что попытался обратить его в социализм86.
В результате Ленин сформулировал неортодоксальную точку зрения: социал-демократы должны пообещать крестьянину всю помещичью землю, несмотря на то, что это означало бы подкрепление крестьянских «мелкобуржуазных» и «контрреволюционных» наклонностей; социал-демократы, таким образом, должны были принять аграрную программу эсеров. В его новой программе крестьянин занял, в качестве главного союзника «пролетариата», место либеральной «буржуазии»87. На III съезде своих сторонников он выдвинул и провел пункт о захвате крестьянством всех помещичьих земель. После того как программа была проработана детально, большевики выступили за национализацию всей земли, частной и общинной, и раздачу ее в пользование крестьянам. Ленин выдвигал эту программу несмотря на открытые протесты Плеханова, что национализация земли укрепит «китайские» традиции в русской истории, в силу которых крестьянин воспринимал землю как собственность государства. Эта аграрная платформа оказалась очень полезной, когда большевикам потребовалось нейтрализовать крестьянство в конце 1917-го — начале 1918 года, в переломный момент борьбы за власть.
Ленинская аграрная программа противостояла столыпинской реформе, которая обещала (или, в зависимости от принимаемой точки зрения, угрожала) создать класс независимого и консервативного крестьянства. Ленин, всегда бывший реалистом, писал в апреле 1908 года, что, если столыпинская аграрная реформа завершится успехом, большевикам придется отказаться от их аграрной платформы: «Было бы пустой и глупой демократической фразеологией, если бы мы сказали, что в России успех такой политики «невозможен». Возможен! <…> Что, если, несмотря на борьбу масс, столыпинская политика продержится достаточно долго для успеха «прусского» пути? Тогда аграрный строй России станет вполне буржуазным, крупные крестьяне заберут себе почти всю надельную землю, земледелие станет капиталистическим и никакое, ни радикальное, ни нерадикальное, «решение» аграрного вопроса при капитализме станет невозможным»88. В этом утверждении содержится занятное противоречие: если, по Марксу, капитализм нес в себе зародыш собственной гибели, — капиталистическое развитие русского сельского хозяйства, с его разрастающейся массой безземельного пролетариата, должно было сделать «решение» «аграрной проблемы» более простым, и отнюдь не невозможным, именно для революционеров. Но, как нам теперь известно, страхи Ленина оказались безосновательными, поскольку столыпинская реформа не изменила сущности землевладения в России и вовсе не затронула образа мыслей мужика, который оставался определенным противником капитализма.