Вслед за первой ересью очень скоро появилась другая — ревизионизм. В начале 1899 года некоторые ключевые фигуры русской социал-демократии, следуя за Эдуардом Бернштейном, потребовали ревизии социальной теории Маркса в свете событий последних лет. В том же году Струве опубликовал анализ социальной теории Маркса, в котором обвинил ее в непоследовательности: исходя из марксовых предпосылок, следовало бы прийти к выводу, что социализм может быть только следствием эволюции, а не революции49. Далее Струве последовательно критиковал центральное для экономического и социального учения Маркса понятие стоимости и в результате анализа приходил к выводу, что «стоимость» — категория не научная, а метафизическая50. Ревизионизм не так напугал Ленина, как экономизм, поскольку не давал немедленных практических последствий, но его возникновение означало, что упущено что-то серьезное. По воспоминаниям Крупской, летом 1899 года Ленин стал беспокойным, терял в весе и страдал бессонницей. Он направил всю свою энергию на анализ причин кризиса в русской социал-демократии и на поиск путей его преодоления.
Прежде всего он решил создать в содружестве с теми, кто оставался верен традиционному марксизму, печатный орган, наподобие немецкого «Sozialdemokrat», чтобы бороться с возникающими в движении отклонениями и, особенно, с экономизмом. Новую газету назвали «Искра». Но ленинская мысль шла дальше, и он начал подумывать, не превратить ли социал-демократическую партию в конспиративное, закрытое общество по типу «Народной воли»51. Эти размышления положили начало духовному кризису, который разрешился только годом позже — намерением создать собственную партию.
После возвращения из ссылки в 1900 году Ленин пробыл некоторое время в Санкт-Петербурге, ведя переговоры со своими коллегами и со Струве, который, хотя номинально и оставался социал-демократом, отходил постепенно к либералам. Струве должен был сотрудничать в «Искре» и в большой степени материально обеспечить ее издание. Позже в том же году Ленин переехал в Мюнхен, где совместно с Потресовым и Л.Мартовым основал «Искру» как орган «истинного» — то есть антиэкономистского и антиревизионистского — марксизма.
Чем дольше Ленин наблюдал поведение рабочих в России и вне ее, тем сильнее утверждался в мысли, что, несмотря на тезис марксизма о «пролетариате» как классе революционном, рабочие, предоставленные сами себе, скорее удовлетворятся большей долей в доходах капиталиста, чем начнут свергать капитализм. Это же имел в виду и С.В.Зубатов, когда писал о полицейском профсоюзном движении. [См. в первом томе настоящего издания]. В основополагающей статье конца 1900 года Ленин проговаривается: «Оторванное от социал-демократии рабочее движение… необходимо впадает в буржуазность…» Из этого поразительного утверждения можно было сделать только один вывод: если рабочим классом не станет управлять социалистическая партия, независимая от него и к нему не принадлежащая, он предаст свои классовые интересы. Только не-рабочие — то есть интеллигенция — знали, якобы, в чем состояли эти интересы. Совсем в духе модных в то время теорий Моска и Парето о политической элите Ленин утверждал, что пролетариат должен, ради его собственной пользы, подчиняться избранному меньшинству: «Ни один класс в истории не достигал господства, если он не выдвигал своих политических вождей, своих передовых представителей, способных организовать движение и руководить им», «надо подготовлять людей, посвящающих революции не одни только свободные вечера, а всю жизнь»52. [Позже Бенито Муссолини, итальянский социалист на десять лет моложе Ленина, пришел независимо от Ленина к такому же выводу. В 1912 г. он писал, что «просто организованный рабочий становится мелким буржуа, который руководствуется непосредственным интересом. Всякий призыв к идеалам оставляет его глухим» (Mussolini В. Opera omnia. V. 4. P. 156). В другом случае Муссолини говорил, что рабочие по своей природе «пацифисты» (Rossi A. The Rise of Italian Fascism, 1918–1922. Lnd., 1938. P. 134).]. Естественно, поскольку рабочим приходится зарабатывать, они не могут посвятить «всю свою жизнь» революционному движению, следовательно, руководство рабочим делом должно лечь на плечи социалистической интеллигенции. Это извращает самый принцип демократии: воля народа — не то, чего хотят живые люди, а то, что другие определяют как его «истинный» интерес.
Размежевавшись с социал-демократами в вопросе о рабочем классе, Ленин легко разошелся с ними и в вопросе о буржуазии. Став свидетелем зарождения мощного и независимого либерального движения, которое вскоре должно было объединиться в «Союз освобождения», Ленин потерял веру в способность более бедных и менее влиятельных социалистов стать «гегемонами». В декабре 1900 года, после длительных и бурных споров со Струве о сотрудничестве либералов с «Искрой», Ленин решил: бесполезно ожидать от либералов, что они отдадут социалистам ведущую роль в борьбе против самодержавия, — они станут бороться самостоятельно и преследуя свои собственные цели не-революционного характера, а революционеров используют как орудие53. «Либеральная буржуазия» ведет лицемерную борьбу против монархии и является поэтому классом «контрреволюционным»54. Отрицание прогрессивной роли буржуазии означало отход Ленина на позиции «Народной воли» и завершало его разрыв с социал-демократами.
После того как Ленин пришел к выводу, что промышленный рабочий класс по природе своей не-революционен и даже «буржуазен», а буржуазия «контрреволюционна», перед ним открылись две возможности. Первая состояла в том, чтобы вообще отказаться от идеи революции. Этого, однако, он сделать не хотел по причинам психологического порядка, описанным нами ранее: революция для Ленина была не средством достижения цели, но самой целью. Вторая заключалась в том, чтобы провести революцию сверху, путем заговора и государственного переворота, без учета пожеланий масс. Ленин избрал вторую. В июле 1917 года он напишет: «В революционное время недостаточно выявить «волю большинства», — нет, — надо оказаться сильнее в решающий момент в решающем месте, надо победить. Начиная с средневековой «крестьянской войны» в Германии… вплоть до 1905 года мы видим бесчисленные примеры того, как более организованное, более сознательное, лучше вооруженное меньшинство навязывало свою волю большинству, побеждало его»55.
За образец партийной организации, которая могла бы справиться с такой задачей, Ленин взял «Народную волю». Народовольцы держали в тайне все, что касалось структуры их партии и проводимых ею операций, и по сей день многое в этом отношении остается невыясненным56. Ленину удалось, однако, получить немало сведений такого рода из первых рук — из разговоров с бывшими народовольцами в Самаре и Казани. «Народная воля» была выстроена иерархически и действовала полувоенным образом. В отличие от организации «Земля и воля», из которой она произошла, «Народная воля» отвергала принцип равенства членов, заменив его командной структурой, во главе которой стоял всемогущий Исполнительный комитет. Чтобы удостоиться членства в Исполнительном комитете, требовалось не только безусловно принимать его программу, но и отдаться делу телом и душой: устав комитета предписывал «безусловное принесение каждым членом на пользу организации всех своих сил, средств, связей, симпатий и антипатий и даже своей жизни»57. Решения Исполнительного комитета, принимаемые большинством голосов, становились обязательными для всех членов. Новые члены в него кооптировались. Комитету подчинялись специальные органы, включая Военную организацию, и региональные, или «вассальные», организации; последние должны были выполнять распоряжения Комитета без всяких возражений. Поскольку члены Исполнительного комитета были профессиональными революционерами, большинство из них существовали на деньги, получаемые партией от доброжелателей.