«Большое заблуждение думать, будто весь этот год мы сражались на стороне антибольшевистски настроенных русских. Напротив, это они сражались за нас; и истина эта станет мучительно очевидной, как только белые будут уничтожены и армия большевиков воцарится на всей огромной территории российской империи»75.
Несмотря на то что Черчилль оказывался в меньшинстве и даже в одиночестве в Кабинете, он играл ведущую роль в определении государственной политики в отношении России — потому, что возглавлял военное министерство, а также оттого, что обладал мощным даром убеждения.
Опасность возникновения альянса между реакционной или революционной Россией и реакционной или революционной Германией волновала британский кабинет даже до капитуляции последней76. Но ни на кого такая перспектива не действовала столь угнетающе, как на Черчилля, и никто не был готов делать из нее логические выводы. Черчилль предвидел возможность «совпадения интересов и политики» этих двух государств-парий, что сведет их в «массу, перед которой западным державам будет довольно трудно отстоять свои права и от которой, по прошествии нескольких лет, им будет трудно защититься»77. «Не будет мира в Европе, пока Россия не восстановлена» — и «восстановлена», по мнению Черчилля, конечно, с некоммунистическим правительством. С пророческой прозорливостью предсказывал он альянс Советской России, Германии и Японии, действительно возникший двадцать лет спустя и почти погубивший Англию и ее империю:
«Если мы отвернемся от России, Германия и Япония от нее не отвернутся. Новые государства, которые могут теперь возникнуть в Восточной Европе, будут смяты и уничтожены русским большевизмом и Германией. Утвердив свое влияние на Россию, Германия приобретет много больше, чем потеряла со своими заморскими колониями и западноевропейскими территориями. Япония, без сомнения, придет к такому же выводу на том конце Транссибирской магистрали. Через пять лет или даже меньше станет очевидным, что плоды всех наших побед утрачены на Мирной конференции, что Лига Наций превращена в бессильное чучело, что Германия стала сильнее, чем когда-либо, и что британским интересам в Индии нанесен непоправимый урон. После всех наших побед нам придется покинуть поле брани униженными и побежденными»[41].
Черчиллю принадлежит идея политики сдерживания в отношении Советской России78 — идея, на которую в его стране не обратили должного внимания, но взяли на вооружение США после Второй мировой войны. Если бы он смог поступить по-своему, западные державы организовали бы международный крестовый поход против большевистской России. Следующим шагом, требующим, по его мнению, немедленного осуществления, было натравить Германию на большевиков. Страх перед большевизмом и возможным союзом между ним и Германией заставил Черчилля после подписания перемирия выступать за примирительную политику в отношении Германии («Кормите Германию; сражайтесь с большевиками; заставьте Германию сражаться с большевиками»79). В то время, когда подавляющая часть его коллег считала, что способность большевиков побеждать политических соперников говорит об их общественной поддержке, Черчилль понимал, что она основана на неограниченном терроре.
Несмотря на то что Черчилль был прекрасным диагностом, изыскиваемые им средства оказались нереалистичными. Приходившие ему в голову мысли об интернациональном крестовом походе против Советской России являлись чистейшей фантазией: не было ни малейшего шанса, что великие державы, потрепанные четырьмя годами войны, согласятся направить сотни тысяч солдат на завоевание бескрайних российских снегов[42]. Ллойд Джордж сообщил Черчиллю — и в этом был, по-видимому, прав, — что, если Британия объявит России войну, в ней самой начнется революция. Германия же, говорил он, не только не станет сражаться против русских, но войдет с ними в секретное соглашение. В конце концов Черчиллю пришлось довольствоваться беспорядочными военными выступлениями на стороне белых — участие это было слишком мелким, чтобы существенно повлиять на ход гражданской войны, но достаточно крупным для того, чтобы дать коммунистам у власти возможность представить борьбу за собственное выживание как оборонительную войну России против иностранного вторжения.
41
Gilbert M. Churchill. Vol. 4. P. 254. Беспокойство Черчилля по поводу возможности германо-советско-японского сближения было отчасти вызвано предупреждением, которое основатель геополитики Г.Д.Маккиндер высказал в адрес Мирной конференции: договор, который готовит Мирная конференция, говорил последний, породит враждебный военный блок. «Если мы заглянем в далекое будущее, — спрашивал Маккиндер, — не увидим ли мы, что нам придется, возможно, мириться с тем, что в один прекрасный день большая часть Великого континента подчинится единой власти?» (См.: Democratic Ideals and Reality. New York, 1919. P. 89.) Согласно Маккиндеру, добейся Германия контроля над Россией, это нацелило бы ее на мировое господство. Нацистский геополитик Карл Хаусхофер использовал идеи Маккиндера, чтобы сформулировать концепцию «неизбежности» союза Германии, России и Японии.
42
Союзники содержали на территории Германии несколько миллионов русских военнопленных, которых могли направить к Деникину, Юденичу или Колчаку. На деле же они предпочли, чтобы судьбу узников решила Германия, и та обменяла их на собственных военнопленных в России. Лишь немногие из русских военнопленных приняли участие в военных операциях против красных на Балтике; некоторые добивались убежища в Западной Европе; большинство же было репатриировано (Thompson J.M. Russia, Bolshevism and the Versailles Peace. P. 328–330; Williams R. // Canadian Slavonic Papers 1967. Vol 9. № 2. P. 270–295).