«Уважаемый т. Сталин!
Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения». [Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 329–330. Ленин не употреблял в обращении к своим товарищам эпитет «уважаемый», и это в данном случае означает, что он перестал считать Сталина своим соратником. Как мы видим, Ленин не предполагал «разрывать все личные и товарищеские отношения» со Сталиным (как утверждал впоследствии Троцкий (напр.: Портреты. С. 42)), если только он не принесет извинений — Сталин извинения принес.].
Крупская тщетно пыталась остановить Ленина от этого шага, убедить не посылать письма — оно было персонально вручено Сталину Володичевой 7 марта, а копии отданы Каменеву и Зиновьеву184.
Сталин спокойно прочел его и написал ответ (впервые опубликованный в 1989 году), который можно лишь с большой натяжкой считать извинением. Утверждая, что он не хотел наносить оскорблений, а просто напоминал Крупской о ее ответственности за здоровье Ленина, он заключает: «Если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен "взять назад" сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят». [Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 199. По словам Марии Ульяновой, здоровье Ленина ухудшалось столь стремительно, что он уже не мог прочесть «извинений» Сталина (там же).].
На следующий день Ленин продиктовал еще одну записку — ставшую последней в его жизни, — адресованную лидерам грузинской оппозиции (копии Троцкому и Каменеву), где сообщал, что следит за их делом «всей душой», «возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского» и готовит выступление по этому вопросу185.
Перед Сталиным встала реальная угроза политической смерти. Если учесть, что Ленин заговорил о разрыве, а Троцкий выступал в роли обвинителя, шансы Сталина сохраниться на посту Генерального секретаря были равны почти нулю. Все, однако, было не так плохо: врачи, наблюдавшие Ленина, с которыми генсек находился в постоянном контакте, сообщали, что состояние их пациента ухудшается с каждым днем. Поэтому Сталин решил тянуть время. 9 марта в «Правде» появилось краткое, без всяких объяснений сообщение о том, что очередной съезд партии, намеченный на середину марта, переносится на 15 апреля186.
Эта уловка оправдала себя. Три дня спустя (10 марта) Ленин перенес сильнейший удар, в результате которого он лишился дара речи — до самой смерти, наступившей 10 месяцев спустя, он мог произносить только такие односложные слова, как «вот-вот» и «съезд-съезд»187. Врачи — а их насчитывалось 40, включая нескольких специалистов из Германии, — пришли к заключению, что он уже не оправится и не сможет играть активную роль в политике. В мае его переселили в Горки, где в погожие дни он мог сидеть в инвалидном кресле в парке. По сути он стал живым трупом, ведь если он был еще способен понимать смысл сказанного и даже читать, то изъясняться уже не мог. В августе Крупская попробовала научить его писать левой рукой, но результат был плачевный, и от этих попыток пришлось отказаться188.
В этот последний период своей жизни Ленин, похоже, испытал острейшее разочарование. Проявляя несвойственное ему тщеславие, он искал похвал, ждал, чтобы его убеждали что, каковы бы ни были результаты, он творец истории. Никогда не интересовавшийся мнением окружающих о себе Ленин в 1923 и в начале 1924 года возжаждал панегириков. С видимым удовольствием он ознакомился со статьей Троцкого, в которой тот сравнил его с Марксом, принимал уверения Горького, что без него русская революция не могла бы победить, и похвалы таких его зарубежных поклонников, как Анри Жильбо и Артур Рис Уильяме189.
Если Ленин вышел из игры, то Троцкого, который действовал, так сказать, по его мандату и мог дискредитировать Сталина за методы решения грузинского вопроса, еще предстояло нейтрализовать. Эта задача оказалась неожиданно легкой, ибо Троцкий уклонился от ответственности, которую Ленин возлагал на него. Вместо того чтобы выполнять поручение вождя, он оставил грузин на произвол судьбы: когда секретарь прочел ему по телефону записку Ленина от 5 марта, Троцкий прямо отказался выступать в защиту грузин на Пленуме под предлогом плохого самочувствия: он объявил, что почти парализован. Однако, добавил он, если раньше у него и были сомнения, теперь он полностью на стороне грузинской оппозиции190. Но при этом поддержал Сталина в вопросе о переносе сроков проведения XII съезда191. Накануне съезда он уверял Каменева, что будет выступать за новое назначение Сталина на пост Генерального секретаря и против исключения Дзержинского и Орджоникидзе192. Он отклонил предложение Сталина, сделанное тем в попытке приручить его, зачитать на съезде отчет Центрального Комитета, что традиционно делал Ленин. Он заявил, что Сталин, как Генеральный секретарь, сделает это лучше. Тот скромно отказался, и этой чести удостоился Зиновьев, напролом рвавшийся к пустующему трону, уверенный, что легко сможет его занять193.
Поведение Троцкого в этот критический момент для его и Сталина карьеры ввело в заблуждение и современников и историков. Сам он тоже никакого удовлетворительного объяснения не дал. Предлагались различные толкования: он недооценил Сталина или, напротив, считал его слишком прочно стоящим на ногах, чтобы вступать с ним в единоборство, либо не хотел затевать свару, дабы не вносить раскол в партию194. Некоторые из его приверженцев полагали, что он считал всякую такую интригу ниже своего достоинства, «не умея вести какую бы то ни было политическую игру»195. Его биограф Исаак Дойчер приписывает «пассивность» его «великодушному» и «героическому характеру», в чем ему «почти нет равных в истории»196.
Поведение Троцкого, по-видимому, было вызвано целым рядом разнородных факторов, которые трудно отделить друг от друга. Он несомненно считал себя самым подходящим преемником Ленина. Однако он хорошо понимал, какие труднопреодолимые препятствия стоят на его пути. У него не было сторонников в партийной верхушке, сконцентрированной вокруг Сталина, Зиновьева и Каменева. Он был непопулярен среди рядовых партийцев из-за своего небольшевистского прошлого и высокомерия. Другой неблагоприятный фактор — туманный по самой своей природе, но достаточно весомый — его еврейское происхождение. Это стало понятно после опубликования в 1990 году протоколов Пленума ЦК, состоявшегося в октябре 1923 года, где Троцкому пришлось защищаться от критики за отказ принять по предложению Ленина пост одного из заместителей председателя Совнаркома. Хотя для него самого происхождение не имеет никакого значения, утверждал он, но с политической точки зрения оно существенно. Он не желал принимать высокий пост, который ему предлагал Ленин, «чтобы не подать врагам повода утверждать, что страной правит еврей». Хотя Ленин отверг такой аргумент как «ерунду» и «пустяки», но «соглашается со мной в душе», — утверждал Троцкий197.
Такие соображения заставили Троцкого в 1922–1923 гг. поступать весьма противоречивым образом: с одной стороны, действовать независимо от большинства, а с другой — кооперироваться с ним, чтобы избежать обвинения во «фракционности». В конце концов он не только потерпел политическое поражение, но и утратил моральный авторитет, который более отважная позиция могла бы ему снискать.
При попустительстве Троцкого XII съезд, который мог бы стать ареной поражения Сталина, стал ареной его триумфа. 16 марта Сталин доверительно телеграфировал Орджоникидзе в Тифлис: «несмотря ни на что», съезд одобрит поведение Закавказского комитета198. Он оказался прав. На съезде он терпеливо разъяснял, почему введение более демократической процедуры в партию, насчитывающую 400 тыс. членов, превратит ее в «дискуссионный клуб», не способный к действию в то время, когда стране угрожают «волки империализма»199. Он признавал целесообразность укрепления состава ЦК свежими силами, не соглашаясь при этом с предложением Ленина об изменениях в структуре и персональном составе. Записки Ленина по национальному вопросу раздали делегатам, но не обнародовали. [16 апреля Фотиева по собственной инициативе послала Сталину копию статьи Ленина о национальном вопросе. Сталин отказался принять ее на том основании, что не хочет «вмешиваться» в это дело. Копии были переданы в ЦК. В тот же вечер Сталин получил от Фотиевой письмо, в котором она приводила слова сестры Ленина о том, что Ленин не давал распоряжения публиковать это, добавив от себя, что не считает их готовыми к публикации. Получив письмо Фотиевой, Сталин написал в ЦК жалобу на Троцкого за то, что он хранит в тайне столь важные заметки Ленина, заключая такими словами: «Я думаю, что статьи тов. Ленина [по национальному вопросу] следовало бы опубликовать в печати. Можно только пожалеть, что… их, оказывается, нельзя опубликовать, так как они еще не просмотрены тов. Лениным». Вместо того копии статьи были распространены «для информации» среди делегатов. Документы, касающиеся этого эпизода и хранившиеся в Центральном партийном архиве (РЦХИДНИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 34), были воспроизведены в «Известиях ЦК» в 1990 году (№ 9. С. 153–161).]. В докладе на эту тему Сталин благоразумно придерживался среднего курса, нейтрализуя ленинские доводы в пользу грузинской оппозиции и ослабления Союза: он даже осмелился осудить «великорусский шовинизм», в котором его обвинил Ленин200. В протоколах съезда отмечено, что доклад, сделанный Сталиным от имени ЦК, был встречен делегатами «громкими, продолжительными аплодисментами». [Двенадцатый съезд РКП(б): Стеногр. отчет. С. 62. Реакцию, сравнимую по силе, вызвал на съезде только один докладчик — Зиновьев (там же. С. 47), что служит еще одним подтверждением того, что он воспринимался как преемник Ленина.]. (Выступления Ленина на партийных съездах обычно сопровождались просто «громкими аплодисментами».) Троцкий ограничился докладом о будущем советской промышленности — это был его единственный вклад в работу съезда, за который он заслужил лишь просто «аплодисменты». Сталин был без колебаний утвержден на посту Генерального секретаря.