Другие планы были заговорщицкого характера, о которых я на собрании товарищам тогда ничего не говорил, но неуклонно к ним подготовлял членов Гуляйпольской Группы Анархистов-Коммунистов, в надежде, что там, где группа, благодаря своему упорному труду, завела идейные связи с населением, там мы должны будем к этим планам прибегнуть. Этого от нас, действующих революционных анархистов, потребуют те явления в истории революции, которые обрушатся, в силу целого ряда причин против революции.
На этом интимном собеседовании с товарищами в г. Александровске — я и решил порвать свои связи с революционным Комитетом и возвратиться в Гуляй Поле со всем отрядом.
Я виделся в тот же день с тов. Миргородским (лев. с.-р.) и предложил ему зайти со мной поужинать в столовую при Федерации. Когда он пришел, я не утерпел и сказал ему, что завтра подам заявление в Ревкомитет, что меня отряд отзывает из него и на место меня воздерживается послать другого. Тов. М. Никифорова и ряд других товарищей из Федерации просили меня не делать этого так скоро, уговаривал меня и Миргородский. Однако, я уже не мог отступить от своего решения. Я наперед этот вопрос решил с отрядом, и теперь оставалось оформить его официально, чтобы Комитет не истолковал его ложно.
В Федерации анархистов не все об этом знали. Поэтому когда узнали, то просили, чтобы я им объяснил причину или цель моего выхода из революционного комитета. В это время были также некоторые рабочие, сочувствовавшие левым эсерам. Они-то более всего просили меня сказать им, почему я ухожу из революционного комитета и покидаю Александровск.
Пришлось им повторить то, что многим я говорил наедине. Я им сказал, что, на мой взгляд, большевистско-левоэсеровский блок уже дал трещину в своем единстве, и это, заметьте, тогда, когда он еще только составился. Причина этому, по-моему, с одной стороны, историко-философское расхождение эсеровщины с марксизмом, с другой — тщеславие, толкающее одну партию опережать другую в своем разнузданном стремлении властвовать над революцией.
Для меня лично абсолютно верно то, что недалеко то время, когда эти две ныне царствующие в стране партии не помирятся, столкнутся на своем пути и начнут друг друга уничтожать, казня вслед за этим революцию и все лучшее в ней. Так какого же черта мне тратить здесь свои силы, когда я вижу начало подлинной революции в деревне. Крестьяне осознают себя, они проявляют свою волю к борьбе за идеал справедливости, им нужно помочь в этом, кричал я разъяренный, а товарищи еще больше удивлялись.
«Я не хочу сказать вам, товарищи, что всем нужно идти к крестьянам. Я хорошо знаю вас, сжившихся с городом, сроднившихся с рабочими. Работайте здесь, но помните, что здесь революция от прямого действия переходит к приказам и указам Ревкома, тогда как в деревне власть Ревкомов дойдет до этого не так легко. Там живет дух революции, здесь — контрреволюции, которую только при хорошем напряжении организационных революционных сил деревни и можно отразить от попытки казнить революцию.
На это мои товарищи из анархистов и их знакомые, сочувствующие левым социалистам-революционерам, говорили мне, что будущее само себя покажет. В настоящий же момент мы видим, что большевистско-левоэсеровский блок с пути рабоче-крестьянской революции не сходит. Он твердо его держится. Трудящиеся массы в большинстве своем это видят и поддерживают его в этом. Следовательно, вести против него агитацию, или подымать бунт, — означало бы расчищать пути для возврата полубуржуазной Керенщины или, что еще хуже, укреплять позицию Украинской Центральной Рады, которая почти совсем уклоняется от борьбы за социальное раскрепощение трудящихся, — это значит совершать преступление против идей революции.
«Мы, — говорили мои товарищи, — скорбим о твоем отношении к большевистско-левоэсеровскому блоку и были бы рады, если бы ты с иной стороны подошел к этому вопросу. Ведь ты же сам все твердишь, что революционеры всегда должны быть там, где народ, чтобы расширять, углублять и развивать революцию. До сих пор и ты и мы делали это. Что же помешает нам продолжать свою работу. Ведь каждый из нас понимает, что, раз большевистско-левоэсеровский блок сделает поворот вправо, или попытается остановить трудящихся на полпути к их цели — к свободе, равенству и вольному труду, — мы тотчас же поведем кампанию против него. И тогда каждому труженику будет видно и понятно, что мы правы, восставая против большевиков и эсеров. Помню, эту позицию больше всего отстаивала Мария Никифорова и ее друзья по совместной в этом городе с нею работе. Она при этом несколько раз подчеркивала имя тов. Карелина, говоря, что перед отъездом из Петрограда она с ним на эту тему много говорила, и он сказал, что это — самая верная позиция, какую мы, анархо-коммунисты, можем занять по отношению к большевистско-левоэсеровской власти.
Однако, эти относительно верные аргументы моих товарищей меня не поколебали. Я был глубоко убежден в том, что блок долго не просуществует. Признаки этого, кроме вышеупомянутых, были еще и те, что Ленин действовал без всякого контроля не только партии левых эсеров, которая была в союзе с партией большевиков, но и со стороны своей партии, творцом и лидером которой он являлся.
В этом обстоятельстве я, организовавший уже крестьян без влияния большевиков и эсеров в Гуляй Поле и в районе, многое усматривал. Я усматривал в этом то, что Ленин задумывает сделать из левого крыла эсеров (среди которых я не видел ни одного члена старого ядра эсеровщины вообще), игрушку в своих, Ленинских, руках…
В то время, как мы обменивались мнениями о большевистско-левоэсеровском блоке и о будущем революции, властнически захватываемой ими, мне комиссар почты прислал телефонограмму, переданную из Гуляй Поля, которая гласила, что в Гуляй Поле приехали агенты Украинской Центральной Рады, которые, объявили себя сторонниками советов, но ведут энергичную агитацию, чтобы солдаты, вернувшиеся с внешнего фронта, организовали в Гуляй Поле и по району гайдамацкие курини. Шовинисты взялись за эту организацию.
Телефонограмма была подписана М. Шрамко. Телефонограмма помогла мне выйти из Александровского революционного комитета и поспешить вернуться в Гуляй Поле.
Сделав официальный письменный, от имени Гуляйпольского отряда, отзыв меня из Революционного Комитета, я пошел в Комитет вручить этот документ, куда следует, и проститься. В Комитете мой отзыв был принят неодобрительно, президиум осудил его, но сдержанным тоном. Когда же я объяснил причину и цель моей, со всем отрядом, немедленной поездки в Гуляй Поле, то председатель Ревкомитета тов. Михайлович позвал меня в особый кабинет и излил мне свою радость по поводу того, что я спешу в район.