Наконец он оторвался от компьютера и протянул мне руку. Его рукопожатие свидетельствовало, что в прежние времена он, действительно, отдавался занятиям спортом. Ночью я обратил внимание, у него стал расти живот, однако в свитере это не так замечалось, наоборот, в его облике появилось что-то медвежье, мускульная сила и вальяжность.
– Занимаешься? – я руками изобразил упражнение гантелями.
– Плаваю, старик, сейчас плаваю, – сказал он, внимательно изучая меня цепким и проницательным взглядом. Будь я женщиной, такой взгляд смутил бы.
– Ты смотришь, как представитель племени людоедов, – заметил я насмешливо.
Иван хмыкнул. Карие глаза его оживились.
– Бизнес и есть людоедство. Особливо в нашем отечестве, – объявил он без тени сомнения. – Ростовщичество, спекуляция, разбой и коррупция – его символы веры. Ну да ладно. Как самочувствие после вчерашнего?
– Морально или физически?
– И то и другое.
– Не течёт из носа, не чихаю, не кашляю. Не могу не радоваться, что легко отделался.
– Я тоже.
– Что «тоже»?
– Радуюсь, легко отделался.
Он небрежным жестом взял со стола золотую зажигалку, вдруг бросил мне. Не сводя глаз с его лица, я поймал её у самого носа.
– Тебе не кажется, нам повезло, и очень здорово повезло? – сказал я. – Но везенье – вещь ненадёжная, сегодня есть, завтра нет.
– Так что, решился мне помочь?
– Сомневаюсь, ты до конца откровенен.
– Какая нужна откровенность?.. – Он откинулся в кресле. – Ладно, я в шаге от банкротства. А
вылечу из своего бизнеса, встать в нём уже не дадут.
Его слова показались мне цитатой из набившей оскомину мелодрамы, и я спокойно сказал:
– У тебя опыт, наработанные связи. Возьмут в другую фирму…
– Всё! Замолчи! – сорвался он и мрачно уставился в дисплей компьютера.
Я замолчал.
– У тебя кто дед? – вдруг задал он неожиданный вопрос.
– Какой? У меня их два.
– Тот, кто ближе по духу?
Я еле сдержал зевоту
– Из служилого сословия.
– А моего раскулачили. Во мне кровь хозяина бродит, покоя не даёт. – Он заставил кресло крутиться в одну, в другую стороны. – Я понимаю Цезаря: «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме». Моя «деревня» здесь. – Он слегка постучал пальцами по краю стола. – Я в ней первый. А быть вторым… вице чего бы то ни было не хочу.
Мне это было понятно. Я бросил ему зажигалку обратно. Он дёрнулся, поймал её обеими ладонями.
– Второй дед не авантюрист? – полюбопытствовал я.
Он уставился на меня, казалось, решив, я перестаю колебаться, посветлел и криво усмехнулся.
– Он алмазы искал в Сибири.
– И что с ним стало?
– Это тайна, старик, покрытая мраком.
– Да. Наследственность у тебя.
– Ничего, не жалуюсь.
Я не встал, не ушёл, и он расправил плечи. Оценивающе пробежав глазами по его офису, я невольно остановил взгляд на торчащем в дверце шкафа ключе с брелком лошади.
– А чего тебе, собственно, жаловаться?
Он перехватил мой взгляд и сменил тему.
– Нашёл меня сразу? Без проблем?
Я пожал плечами.
– Ты ж объяснял не мне первому. Заблудиться не удалось. Кстати, я ошибся дверью, заглянул к твоим соседям. Кто они?
– А-а, – он достал из выдвижного ящика открытую пачку «Кэмел», щёлкнул зажигалкой, закурил. – Машинами, книгами торгуют; перепродают, что подвернётся. Мою древесину иногда по мелочи разбрасывают. Ничем не гнушаются. – Он уставился мне в лицо. – Жёсткие ребята. – В его голосе не было ни осуждения, ни одобрения. – Они сейчас такие… Изучаю. Мы с тобой люди с образованием, при любом режиме устроимся. А их бросили в рынок без сносной профессии за плечами. Им есть, что терять. Если кризис доёдёт до них, мелкий бизнес, лавочники станут разоряться… – Он покачал головой. – Такие, как они стали опорой Гитлера, его волей к власти.
Я натянуто улыбнулся.
– Последнее время только и слышу: Гитлер и фашизм, фашизм и Гитлер. Думаешь, история повторяется? Чушь это.
Ему было скучно выслушивать мои возражения, однако он не перебивал и ответил не сразу.
– Но есть же общее в схожих обстоятельствах. Человек-то не меняется. Хочет вкусно есть, сладко спать, а не влачить существование. Ему нужна хорошая одежда и тёплый кров, нужны развлечения и уверенность в завтрашнем дне. Или нет?