В его лице появилось что-то демоническое. Мне стало не по себе.
– … И горе им, если они этого не поймут!
И он вдруг хохотнул, подмигнул мне и включил компьютер. Взглянув на часы, он тихо ругнулся:
– О, чёрт!
Он чего-то ждал, а я тем временем размышлял. Зачем он всё это говорил? Не затем же, чтоб излить, что накопилось в душе? Мне казалось, не затем. Но тогда во что он хочет меня втянуть? Поиграть в Робин Гуды? Или это способ завоевать моё доверие своей искренностью? Я достал из кармана плаща лимонную карамельку, рассеянно развернул обёртку и положил конфету в рот. К карамелькам я пристрастился, когда бросил курить. А сейчас одна из них помогала мне отвлечься от запаха табака, который, несмотря на приоткрытую форточку, витал в воздухе.
– Есть дома компьютер? – прервал он мои размышления, глянул на меня, не теряя из виду экран монитора.
– Угу, – буркнул я.
– А почтовый адрес в файл-сервере?
– В коммерческом или обычном?
– Уж как-нибудь догадываюсь, что коммерческий тебе ни к чему, – заметил он небрежно. – Дай-ка адрес на всякий случай.
Я назвал код, сказал, когда обычно просматриваю сообщения. Сделав пометку карандашом на листке бумаги, он лихо пробежался пальцами по клавиатуре, загнал данные в память. После чего поджёг листок зажигалкой и положил в стеклянную пепельницу с окурками. Он проследил, чтобы бумага сгорела полностью, а я встал, отлучился в туалет. Когда вернулся, он принимал какое-то сообщение. На лбу обозначились морщины и, опершись локтем левой руки о край стола, он непроизвольно потирал их пальцами. Сообщение ему явно не нравилось. Я опустился на прежнее место, но затем поднялся, подошёл к стенке, без особого интереса осмотрел корешки книг. В одной торчали несколько закладок и лист тетрадного размера. Это был томик Ницше. Я вынул этот томик, раскрыл в месте листа тетради и прочитал первую запись: «До восемнадцатого года на гостинице «Метрополь» в Москве была надпись. «Опять старая история, когда выстроишь дом, начинаешь замечать, что научился кое-чему. Ницше». И далее уже в другом стиле: «Буржуазный режим в своём изначальном развитии неизбежно режим социал-дарвинизма. В начале века Россия неотвратимо шла к социал-дарвинизму, и Столыпин отразил это в государственной политике. Как реакция на эту политическую тенденцию возникали всякие партии, движения, которые хотели обойти капитализм с позиции традиционного православного сознания. В результате утвердился коммунистический режим, прямое следствие замордованности России православными смирением, расхлябанностью и рабством. Ницше и христианство, а в частности православие, непримиримые враги, ибо Ницше идеолог того этапа буржуазной культурной революции, когда для приобретения первоначального капитала надо иметь сознание, мировоззрение и волю Сверхчеловека. Если в современном мире мы не хотим стать рабами чужого капитала, чужих интересов, то должны отодвинуть православие на периферию национального сознания, сохранив только его форму, но сутью сделать мировоззрение Сверхчеловека, человека Воли и Действия…»
Я хотел спросить, откуда он выписал такие мысли, но вместо этого сказал:
– Зачем ты разоткровенничался?
– Что?... – Он поиграл кнопками на настольном калькуляторе, пока на полоске экрана не высветилась внушительная сумма. Обхватив ладонями затылок, он провернулся с креслом, уставился мне в лицо. – Я рассказывал... Хочу, чтоб ты доверял мне. Если что-то испугало или встревожило, лучше остановись. Игра может оказаться слишком опасной. Мне самому не просто решиться.
Я не смог скрыть удивления.
– Отказываешься?
– Я только сказал, мне самому не так-то легко решиться. Но играть я буду – с тобой или один. Уже объяснял, почему.