Вот дьякон увидал мужиков, у которых лошадь украл, и рассказал им все.
— Идите к попу: он вам про лошадей погадает.
Мужики обрадовались, скорехонько к попу собирались.
— Ох ты, батюшка, отец духовный, ты видишь свет; не знаешь ли, где лошадей наших след?
— Ничего, друзья, не знаю, разве в черну книгу погадаю — все узнаю. Придите наутро.
Пришли они наутро, сказал поп:
— Ну, мужички, ваши лошади в лесу; дорогу только я вам не скажу: дайте сотенку рублей!
— Сотенку дадим, только путь-дорогу расскажи, до коней нас доведи.
Мужики сотенку вынимали, алчному попу в руки давали.
Сотенку поп взял, про лошадей им рассказал.
— Идите в поле; лошади в рове стоят, аржану соломушку едят!
Мужики в поле пошли и лошадушек нашли. Завтра праздник воскресенье, к обеденке дон-дон. Вот пришли добрые люди к обеденке, стали богу молиться, Христу-спасу поклониться. Обеденка отошла; дьякон лист бумаги берет, нову проповедь читает.
— А послушайте, миряне, что я вам буду читать! У нас приход-от бе-е-дный, корми-и-ться нам не-че-м; дьякон собирался лошадей во-ро-вать, а попу-то велел во-ро-жить. Слышите ли, миряне? Не все ли вы с дырами? И спер дьякон трой-ку ло-ша-де-ей, отвел в о-враг, по-пу то ска-за-а-л; он в черной книге у-зна-а-л, а с мужиков сотню рублей взя-л и про лошадей рас-с-казал!
А поп-то и говорит:
— Сказал, ду-р-а-ак, ду-р-а-ак дьякон, не во все лю-ди бя-кай, знай ты да я! И обедня, братие, вся-я!
[Каша из топора]
Пришел солдат с походу на квартиру и говорит хозяйке:
— Здравствуй, божья старушка! Дай-ка мне чего-нибудь поесть.
А старуха в ответ:
— Вот там на гвоздике повесь!
— Аль ты совсем глуха, что не чуешь?
— Где хошь, там и заночуешь!
— Ах ты, старая ведьма! Я те глухоту-то вылечу!
И полез было с кулаками:
— Подавай на стол!
— Да нечего, родимой!
— Вари кашицу!
— Да не из чего, родимой!
— Давай топор; я из топора сварю!
— Что за диво! — думает баба, — дай посмотрю, как из топора солдат кашицу сварит!
Принесла ему топор; солдат взял, положил его в горшок, налил воды и давай варить. Варил-варил, попробовал и говорит:
— Всем бы кашица взяла, только б малую толику круп подсыпать!
Баба принесла ему круп. Опять варил-варил, попробовал и говорит:
— Совсем-бы готово, только б маслом сдобрить!
Баба принесла ему масла. Солдат сварил кашицу:
— Ну, старуха, теперь подавай хлеба да соли, да принимайся за ложку; станем кашицу есть!
Похлебали вдвоем кашицу.
Старуха спрашивает:
— Служивой! Когда ж топор будем есть?
— Да вишь, он не уварился, — отвечал солдат, — где-нибудь на дороге доварю до позавтракаю!
Тотчас припрятал топор в ранец, распростился с хозяйкою и пошел в иную деревню.
Вот так-то солдат и кашицы поел и топор унес!
Кузька-вор
Жил-был Кузька-вор. Барин и говорит:
— Кузька, укради у меня собаку! Дам, если украдешь, сто рублей.
Кузька говорит:
— Украду.
— Как ты украдешь? Ведь она злая.
— Это, — говорит, — мое дело, а не ваше!
Приходит Кузька домой и говорит:
— Мать, сшей мне мешок такой-то вот длины, такой-то ширины.
Мать сшила ему. Он пошел. Приходит к воротам; взял да и приколотил мешок под подворотню, широко растопырил, а сам отошел. Собака молчит, не чует. Лукнул через ворота камень, она и учуяла, бежит. Разбежалась да прямо в мешок и попала. Кузька оторвал мешок и убежал с ним домой. Барин поутру встает, собаки нет.
— Ступайте, — говорит, — слуги, призовите Кузьку!
Те пошли:
— Кузька дома?
— Дома!
— Собака у тебя?
— У меня.
— Иди к барину!
Приходит, собаку приносит. Барин ему сто рублей отдал и говорит:
— Украдешь у меня еще жеребца?
— Украду!
— Да как ты украдешь? Ведь у меня его четверо людей караулят: один верхом, другой за повод будет держать, третий — за хвост, четвертый — в дверях!
— Это дело мое, — говорит Кузька-вор, — украду.
Вот барин уснул. Кузька приходит в его хоромы, оделся в баринову одежду, взял четверть водки, выходит вечером на крыльцо и кричит:
— Ребята! Кузька не был?
— Не был-с.
— Идите, по рюмушечке выпейте!
Они выпили. Напоил их пьяных Кузька, они и повалились. Пришел он, взял жеребца и увел; заместо его мялицу поставил; одного-то верхом на нее посадил, другому-то веревку дал, за ручку привязал, третий так валяется, а четвертый пьяный у дверей лежит.