— Благодарю вас, миблейший, — передразнил его я, — но ваше предложение я вынужден все же отклонить. Как несовместимое с моими планами на будущее.
— Хорошо, хорошо, — заторопился кот, видя, что я собираюсь уходить. — Оставим рассмотрение этого вопроса… на более поздний срок. Уверен, что обдумав его на досуге, вы не сочтете его смысл таким уж неприемлемым. Но пока… Хотя бы… Ведь это такая малость… Не могли бы вы хотя бы вашу собачку… того… Посадить в мешок и бросить в ближайшее болотце, а? Нет-нет, если вам самому затруднительно, можете передать мешочек мне, и я сам произведу эту прият… печальную процедуру.
— Да вы что, любезный, на днях с дуба упали?! — взревел я, озлобленный такой наглостью. — То мне веревочку с мылом подсунуть норовите, то вам щенок помешал… Это уже выходит за всякие рамки!
— Как и само ваше появление, — не стал спорить кот. — Чрезвычайные вопросы и решений требуют… необычных. Ну что вам с этой псины? Себя — да, я понимаю: себя — жалко. Но к этой твари вы и привязаться-то толком не успели. Вы хоть можете предположить последствия от ваших поступков? Один вон, тоже, пожалел бездомную собачку, домой привел, человека из нее решил сделать, а что вышло?
— Шли бы вы, уважаемый… налево, сказки говорить! На сим, позволю себе с вами раскланяться.
— Каждый, кто ходит «налево», рассказывает сказки, — обиженно проворчал кот, — а нарицательным это сделали почему-то только по отношению ко мне… Ну что ж, я искренне пытался вас предупредить, а в остальном, как говориться, воля ваша…
Ни о какой бане речи быть уже не могло. С сумасшедшего кота сталось бы и спалить ее, обстоятельно подперев дверь… тем же примусом. Я вернулся в избу, закрыл дверь на огромный металлический крюк, сгреб сонно поскуливающего щенка в охапку, и завалился вместе с ним на покрытую шкурами кровать.
— Говорящий мужик, — сонно пробормотал щенок, прижимаясь ко мне.
— Спи, спи, бедолага, — погладил я его по лобастой голове. — Спи, и ничего не бойся. Не отдам я тебя. Сдается мне, что мы оба в этом мире не самые желанные гости. Но… Пробьемся. А пока спи, малыш…
Под моим боком он сопел так уютно и умилительно, что я даже не заметил как и сам провалился в мягкий ворох предутренних снов…
— Мужик! Эй, говорящий мужик! Просыпайся! Солнце взошло, говорящий мужик!
Я открыл один глаз и укоризненно посмотрел на прыгающую по моей груди собачонку.
— Во-первых, меня зовут Иван, — сообщил я. — А во-вторых, в моем мире, люди с восходом солнца только ложатся спать.
— Ты из Трансильвании? — удивилась собачонка. — Дракулу видел?
— Я из Петербурга, там каждый второй — Дракула… Ты мальчик или девочка?
— Девочка, — кокетливо потупилась она. — Порода — стигийская сторожевая. Меня Скиллой зовут.
— Кто бы сомневался, — вздохнул я и поднялся. Рядом с этим комком энергии о сне можно было и не мечтать. — Баню я вчера проворонил, придется пользоваться естественными водоемами. На озеро пойдем?
— Спасибо, — язвительно ощерилась она. — С одним я уже на озеро сходила… Нет, я уж лучше здесь подожду. Озеро, от ворот — направо.
— Откуда знаешь?
— Нюхом чую, — заверила она с такой интонацией, словно «отвечала на Герасима».
«С чувством юмора создание», — подумал я, выходя во двор.
Стояла утренняя тишина. Лишь тоненько подтренькивали лесные птахи, хоронящиеся в поднебесье сосновых крон. Узкая, усыпанная хвоей тропинка, змеилось с косогора к небольшому, серебряному, озеру. Я опустил ладонь в воду и пошевелил пальцами, распугивая любопытных мальков.
— Как вода? — полюбопытствовал звонкий девичий голос.
— Теплая, — не оборачиваясь сообщил я. — И впрямь, как парное молоко. А ты кто? Русалка? Неяда? Хозяйка озера?
— Нет, что ты, — рассмеялись сзади. — Я — внучка Бабы Яги.
Я скосил глаза, пытаясь разглядеть, кто стоит у меня за спиной, и когда это, отчасти, получилось, вскочил, как громом оглушенный… вернее, попытался. Сложно, знаете ли, пытаться одновременно подняться с четверенек, повернуться на сто восемьдесят градусов и при этом удержаться на размывающемся под ногами песке…
Зато из воды я поднялся, как можно более солиднее. Немного мешали свисающие с ушей водоросли, но мне, честно говоря, было уже не до них…
Длинные, заплетенные в толстую косу, золотистые волосы, точенное, словно на камее, лицо, озаренное лучистыми, немыслимой красоты васильковыми глазами, брови, много темнее волос, и оттого придающие лицу совершенно запредельный шарм… Да что я могу передать примитивными, сухими, как ореховая скорлупа, словами? Это просто была — ОНА! Она! Единственная на свете. Неповторимая. Смысл жизни и смерти. Альфа и Омега. И я понял, что погиб, ибо с ужасающей ясностью почувствовал: она никогда не будет моей…